Андрей Пучков - Тени холодного солнца

Его поразило то, как за это время постарел отец, как покрылись сединой его волосы. А ещё он стал прихрамывать и часто держаться за сердце. Да и вся жизнь в замке как-то приутихла. Там где раньше раздавался смех и царило веселие, теперь стояла, почти могильная тишина. А ещё, помнится, по возвращении, он не досчитался двух своих нянек и старого дядьку Петера. Ещё кто-то умер из служивших на конюшне, и на кухне. А в соседней деревне погибло ещё больше людей.

На все его детские вопросы, взрослые либо отмалчивались, либо говорили о эпидемии какой-то опасной болезни пронесшейся в этих краях. Его отец умер спустя четыре года после тех событий. Умер внезапно, так ничего и не открыв своему сыну. Из болтовни слуг он конечно знал легенду о старинном портрете и связанном с ним их семейном проклятии, но полагал всё это глупыми сказками необразованной черни. И лишь в день своего шестнадцатилетия, ему удалось узнать немного больше.

Тогда на праздник приехал его дядя Генрих: весёлый толстяк служивший по дипломатическому ведомству. Дядя буквально завалил его подарками, много шутил, много пил, словом, был очень весел и беззаботен. Но по окончании праздника, он отвёл его, шестнадцатилетнего юношу, в отцовский кабинет, усадил в кресло и сказал что должен рассказать ему одну историю. История же эта является страшной тайной их семьи.

– Неужели, дорогой дядя в нашем замке тоже обитает приведенье? – спросил он тогда, рассмеявшись. Но дядя посмотрел на него, как-то, весьма строго, и он с удивлением понял что дядя, весь вечер налегавший на разные вина и, вроде как пивший без всякой меры, сейчас совершенно трезв.

– Я дипломат, мой мальчик, – усмехнулся дядя Генри, заметил его недоумение. – А всякий дипломат обязательно должен уметь много пить, но всегда сохранять голову трезвой. – Вот что, Вилли, твои детские годы кончились. Ты теперь взрослый человек, и к тому что я хочу тебе рассказать тоже должен отнестись именно как взрослый человек.

– Я слушаю, дядя Генри, – сказал он, польщённый новым к себе отношением, поудобнее устраиваясь в кресле.

– Ты наверно уже слышал легенду связанную с древним портретом что висит на втором этаже в зале без окон?

– Которому больше трёхсот лет?

– Да тому самому.

– Ну слышал. Якобы на нём изображен один наш предок, который продал душу дьяволу и поэтому его закрасили. Конечно я это слышал. Слуги очень боятся этого портрета. Боятся даже смотреть на него. Говорят что этот, ну… которого закрасили – вампир, и что он иногда выходит из картины для того чтобы пить кровь живых. Но ведь всё это – чушь несусветная, дурацкие сказки.

– А что ты помнишь о событиях происходивших здесь двенадцать лет назад? Ты тогда был мал, но что-то всё же должен помнить.

– Ну… Почти ничего, ведь мы с матушкой сразу уехали в Вену. Помню только, что здесь была какая-то эпидемия и умерло много людей.

– А что это была за эпидемия, ты не знаешь?

– Нет, мне это не известно. Возможно холера или что-нибудь ещё. Я не понимаю, дядюшка какое это имеет значение? Столько лет прошло.

– Я вот тоже так думал, – кивнул головой дядя. – Знаешь, когда это случилось, меня не было в стране. Я был послан в Англию с тайной дипломатической миссией, ко двору Георга III. Но у Георга случился очередной приступ безумия, и из-за этого наша миссия затянулась. А положение в Европе тогда было очень тревожное.

– Да я знаю, всё из-за этого чёртово корсиканца Наполеона.

– Побольше уважения, мой мальчик! Ты говоришь о великом человеке! – строго сказал дядя. – В 1813 году мы заключили в Тёплице союзный договор с Джорджем- Гамильтоном графом Абердином. Но мы хотели получить от англичан большие гарантии. Ну это так, к слову. Так вот, когда произошли эти события, я был в Англии. Сразу по возвращении я навестил брата и от него узнал всю эту историю. Ты тогда со своей матерью и сёстрами был ещё в Вене. Рудольф не хотел вас вызывать раньше чем здесь всё полностью закончится. – Дядя закурил сигару откинувшись в кресле, сделал затяжку, потом продолжил рассказ. Глядя куда-то в пустоту он произнёс.

– О Рудольф, Рудольф… Я был неприятно поражён его видом. Мой брат постарел лет на десять-пятнадцать, и производил впечатление человека вконец сломленного жизненными ударами. Вот тогда он и поведал мне всё что здесь приключилось. – Он снова затянулся, затем налил себе в бокал коньяка. – Знаешь, я всегда думал о своем брате, твоём отце, как о самом прекрасном, правильном и благородном человеке. Но более всего меня привлекало в нём его точность мысли, логика, прагматизм. – Дядя осушил бокал, опять затянулся сигарой и продолжал: – А тогда, передо мной стоял вконец сломленный жизнью, постаревший человек. У него тряслись руки, он постоянно читал молитвы и крестился. А ведь раньше Рудольф совершенно не отличался религиозностью. Так… посещал церковь, скорее в силу обычая, общественного приличия, что- ли.