Майкл Маршалл - Мы здесь

– От моего предшественника, – перехватив мой направленный на кресло взгляд, пояснил священник. – Он здесь жил тридцать лет.

– Бывает иногда ощущение, что он все еще здесь? – предположил я.

На эту фразу дежурного сочувствия отец Роберт отреагировал неожиданно колким взглядом:

– Так что там с Райнхартом?

– Он вчера выследил близкую мне женщину и угрожал ей. Я только что с разговора, который у нас с ним состоялся.

– Вот как? Вид у вас, надо сказать, лучше, чем можно было ожидать.

– Я озаботился, чтобы встреча проходила в людном месте.

Джефферс медленно повел головой из стороны в сторону.

– Как вас понимать? – удивился я.

– А как он узнал, что она ваша подруга? И почему вообще проявил к этому интерес? Видимо, из-за того, что вы тем вечером объявились в церкви. Из чего следует, что он уже знает ваше место жительства, а также…

– О ней он узнал не из-за меня.

– То есть?

– До этой нашей стычки за обедом он не знал, что мы между собою как-то связаны.

С упавшим сердцем я понял, что помог Райнхарту провести линию между двумя людьми, которые по какой-то причине вызывают у него настороженность, а также, что люди, живущие напоказ, отнюдь не всегда чересчур самоуверенны. Порой они просто считают, что связи дают им право на беспечность. И при этом оказываются правы… иногда.

– Не понимаю, – теперь настала очередь Роберта удивляться.

– Пару дней назад Кристина случайно заметила сообщение, – сказал я, опускаясь на один из деревянных стульев. – В виде каракулей на нашем оконном стекле. Мы его сто лет не мыли.

– Странный, надо сказать, способ коммуникации.

– Не то слово. Особенно учитывая, что мы живем наверху многоэтажки. Так вот, Кристина расшифровала то послание и отправилась на Юнион-сквер. Там она повстречала каких-то людей – в том числе женщину, за разговором с которой я видел в сквере вас. Вы наверняка знаете, кто это, у нас об этом уже заходил разговор. Звать ее Лиззи.

Священник слушал с каким-то странным выражением лица, которое поначалу совсем не поддавалось определению.

– Какая-то парочка похитила ювелирное изделие и преподнесла ей – в смысле, Кристине, – продолжал я рассказывать. – Затем они все как сквозь землю провалились, а она так и осталась у подъезда с этой дорогой побрякушкой в руках… И тут заметила, что на нее смотрят двое мужчин. Одним из них был Райнхарт. А вчера он подкараулил ее в проулке и, не церемонясь, пригрозил, чтобы она не совалась в его бизнес.

Лицо Джефферса вновь сделалось непроницаемым. Хотя теперь мелькнувшее в его глазах чувство стало мне понятным. Это был взгляд человека, застигнутого на чем-то глубоко личном – мысли или убеждении, не дающем ему покоя, которые он вместе с тем не может изъявить наружу. Застигнутого с грузом, который он носит в себе и который временами становится для него поистине нестерпимым.

– Поговорите со мной, – предложил я. – Объясните, в какую историю я попал. Может, я вам еще и помогу.

– Нет, – вздохнул отец Роберт, присаживаясь на второй стул, – помочь мне вы не сможете. Но рассказать я расскажу: во всяком случае, то, что вам не помешает знать.

Он рассказал, что клириком здесь служит четвертый год. По его прибытии приход находился в упадке, хотя его предшественник служил здесь долго и исправно, заслуженно снискав себе любовь паствы. Все это время он являлся мостом между старой эпохой, когда люди веровали безоглядно, и эпохой новой, в которой вера была уже не столь действенна. Отчасти к этой роковой перемене, по мнению Джефферса, была причастна наука. Объективную оценку поддающихся проверке фактов он не оспаривал. Что же до поклонения недоказуемому, то в столь тонких материях излишний догматизм может завести бог весть туда. А что еще важнее, у людей на веру просто не стало оставаться времени. При прежнем укладе жизнь была проста. Человек работал, ел, спал и делал потуги к размножению. Если среди всего этого находилось время, то ему хотелось чуда: чего-нибудь такого, что заставляло бы мириться с докукой повседневности, а вместе с тем еще и чувствовать свою общность и принадлежность к себе подобным. Столетиями все это давала церковь, но тут появился Интернет, который все и погубил. Имейл и Фейсбук, действуя рука об руку, напустили виртуального тумана и образовали подобие заоблачной выси, но не такой, где на своих золотых арфах наигрывают ангелы. У людей пропала необходимость, да и охота ловить новости по воскресеньям у церковных ворот: вы же и так теперь постоянно в курсе всех делишек и мыслишек своих друзей и знакомых. А если хотите поподглядывать, что там деется в вышних сферах, то вот вам Твиттер с его параллельным потоком: бесконечные апдейты о том, насколько души не чает в своем очередном муже ваша излюбленная кинозвезда, которому она параллельно вовсю изменяет со своим персональным тренером, да и не только с ним. И вы, вместо того чтобы размышлять над мироустройством и сущностью своей жизни вкупе с тем, что и как дало им начало, блаженно восклицаете: «Во крутняк! Эштон Катчер снова отметился в Твиттере, специально для меня!»