Майкл Маршалл - Мы здесь

На пути он завернул в первый попавшийся «Старбакс», где, пока шла очередь, отправил Доун эсэмэску (что-то бодренькое), решив: лучше уж сразу дать ей знать, что он в городе, чем ждать, пока она обнаружит записку.

Ответа что-то не приходило (хотя чего тут удивляться: жена сейчас на уроке, а в ней зреет одно из маленьких существ, которое постепенно уподобится тем, что сидят сейчас вокруг нее). Едва мужчина вспомнил об этом, как его сердце пронзило уже знакомое ощущение смутно-тревожной надежды и в конечной цели этого визита в город словно прорезалась некая осмысленность. Надо было что-то дорешить, наладить, хотя и неясно, что именно. Словом, нужно было довершить недовершенное.

Когда подошла его очередь, девушка за стойкой не сразу поняла, чего ему надо – пришлось объяснять, – и обслужила писателя с досадным равнодушием. Дэвид с невольной тоской вспомнил Талью (надо бы по возвращении поскорей дочитать ее книгу!).

Не зная толком, чем еще заняться, он отправился со своим кофе в Брайант-парк, где сел на скамейку с видом на библиотеку и террасу, где они с Доун всего неделю назад беспечно поднимали бокалы. Между прочим, кто не в курсе: во второй половине девятнадцатого века это место занимал Кротонский резервуар – исполинский четырехугольник с пятнадцатиметровыми стенами, где хранилась вода, поступающая через акведук с Кэтскилских гор. Это была мера, с помощью которой пытались бороться с холерой и желтой лихорадкой, – граждане здесь мерли от них как мухи. Теперь все это и представить невозможно. И не только это, а, например, себя в двадцатилетнем возрасте… жизнь и мысли Дэвида тогдашнего , сидевшего, быть может, вот на этой самой скамейке. Как же мы все-таки взрослеем – за счет какой-нибудь рихтовки, через постепенное достраивание и переустройство? Или же мы разрушаем себя до основания, а затем отстраиваемся заново от самого фундамента? Вероятно, первое, хотя Дэвиду сейчас созвучнее было, скорее, второе.

Он вышел из парка и взял направо по Сорок второй. Через пару минут пришло подбадривающее СМС: «Класс, никуда не торопись. Как приедешь – с удовольствием послушаю твои приключения».

Писатель прошел в восточную сторону еще несколько кварталов, после чего повернул в сторону центра. Небо, до этой поры дырявое, окончательно затянулось низкими, темными, глухими облаками, а ветер вконец распоясался. Дэвид прилежно делал вид (для кого, спрашивается?), что занят своим исследованием: вдумчиво посматривал то туда, то сюда, то на здания, то на прохожих…

Он бродил уже несколько часов – безостановочно, словно в поисках чего-то, о чем не мог вспомнить. Так в итоге он оказался у верхней части Юнион-сквера, где замедлил шаг.

Юнион-сквер тянется от Четырнадцатой к Семнадцатой, между Парком и Бродвеем – единственной из главных улиц, которая, не считаясь с «квадратно-гнездовой» планировкой Манхэттена, сужает сквер до клина шириной в квартал. Верхняя его зона – это в основном трава и деревья с детской игровой площадкой в правой части, наполовину скрытой высокими кустами. Сквозь это пространство стелются тенистые дорожки, мощенные шестиугольными кирпичами. Отсюда через низенький металлический заборчик легко попасть на газоны и лужайки. Ну а в нижней части сквер переходит в оживленную пешеходную магистраль одной из центральных улиц города.

Дэвид пошел центральной аллеей. Было уже около трех пополудни. На скамейках негусто сидел народ: кто общался по мобильному, кто задумчиво жевал запоздалый сэндвич. Парк писателю помнился хорошо. В бытность свою здесь он сотни раз проходил по этим дорожкам, направляясь в книжный магазин на Стрэнде (почти все уцененные книги были у него оттуда, он их по прочтении с еще более щедрой уценкой сдавал обратно в букинистический отдел). Однако сегодня что-то в этом месте было не так . Этот участок сквера что, как-то изменили? Сделали реконструкцию, поменяли общий вид?

Сложно сказать. Внешне вроде бы все как прежде, а память отчего-то дает сбой. Все равно что пазл, где по краям все уложено, а середка пустует.

По Четырнадцатой в обе стороны глухо шумел поток транспорта. Мимо Дэвида по дорожке, уткнувшись глазами в путеводитель, лунатически пробрели две японки. Они щебетали и хихикали. Их рысью обогнули какие-то бизнесмены, деловито меж собой переговариваясь, – ветер озорно хлопал их брючинами.

Мало-помалу литератор с чуткой проницательностью невротика начал ощущать за собой подобие слежки или, во всяком случае, наблюдения. Обернувшись, он и впрямь завидел посреди прогулочной зоны стоящую особняком фигуру, вид которой иначе как подозрительным назвать было нельзя. Мужчина лет сорока, рыжий, как клоун, и так же клоунски разодетый: штаны и пиджак от двух серых, но совершенно разных по фасону и оттенку костюмов. Пиджак в обтяжку, штаны же такие широченные, что ветер обертывает их вокруг ног чуть ли не вдвое. И уж совсем ни к селу ни к городу, а уж тем более не к погоде, на рыжем фигляре красовались солнцезащитные очки. Вместо того чтобы снять их, он приподнял очки и по-странному поглядел на Дэвида: с осторожностью и одновременно с любопытством.