Майкл Маршалл - Мы здесь

– Я пару часов как из церкви. Ходила пастора проведать, поговорить. Не застала. Постояла под дверью, думала уже уходить, ан глядь – вон он идет, легок на помине! А видок хуже, чем у тебя. В смысле, не побитый, а какой-то будто шальной. Думала, хлебнул аль нюхнул чего – раз так по дороге шарашится. Лицо все сырое, чем-то перепачканное, не знаю даже чем. Меня-то он признал, впустил. А на само́м-то все равно лица нет, рученьки трясутся трясом. Я гляжу – у него там на столе вроде кофе. Поднесла ему. Так он прямо холодный выдул, как воду, и давай туда-сюда расхаживать и сам с собой разговаривать.

– О чем?

Лидия вместо ответа заторопилась вверх по авеню, и я двинулся за ней.

– Да кто б знал, – заговорила она на ходу. – Слово, да за ним еще, а чем они связаны, непонятно, но все злее и злее. Вся эта хрень насчет его житухи и еще бог весть чего. Я и подумала: драть твою лети, уж мне-то сколько говна пришлось за последние лет двадцать выхлебать, так я и то терплю! А он, при его-то церковном смирении, гляди-ка, озлел. Так и пыхает огнем!

Мне подумалось, сколько раз Джефферс в беседах с людьми, которым хотел помочь, упоминал имя Лиззи. Быть может, пытаясь помочь им обрести путь к какому-то там иному свету, он сам между тем тянулся к светочу своему , вполне конкретному. Не знаю, как соотнести и уравновесить это с теми его убеждениями, которые он нам излагал, но с идеей осмысленности происходящего приходилось на этом расстаться. Хотя, может, в осмысленности вещей как таковой смысла и нет. Пусть все будет таким, как есть, надо только давать этому шанс.

– Лидс, и что потом?

– Потом он вдруг перестает кричать. А когда начинает снова говорить, то уже спокойно, но… по-плохому спокойно. Я же чую! Говорит, что поступил неправильно, что его отвлекли. А затем идет вниз, и я слышу, как он что-то там вопит по телефону. А когда возвращается, то вид у него еще жутче. Я его пробовала успокоить, да он не слышит. Говорит, что все время, которое он здесь служит, там внизу, под церковью, у него какие-то духи. Типа что какой-то еще один священник или как там его… Что он никуда не ушел, а только все время смотрит за ним, смотрит, смотрит… И не уйдет он, тот дух, никогда, если только не решиться и что-то там такое не сделать. В общем, пастор этот, Джон… с ним все серьезно, я ж чую! Ну я и ушла подобру-поздорову – мало мне, что ль, своего по жизни лиха, не хватало еще и чужого хапать. И вот только я на улицу, как вижу: из-за угла выходит еще один тип и идет к церкви, а от самого скверной так и смердит .

– Как он выглядел?

– Да такой… конь в пальто, башка квадратная…

– Вот блин, – обреченно вздохнул я. Мы уже приближались к Шестнадцатой. – Ладно, Лидс. Ты поступила правильно.

– Сама знаю. Ну а ты-то что будешь из всего этого лепить?

– Я? Пойду в церковь. А вот ты, наоборот, уходи.

– Усекла.

Я тронулся вверх по улице, чувствуя при этом усталую обреченность. Было ли это страхом? Конечно, да. А еще мысль: стоит ли рисковать вторично соваться к тому, кто уже и так чуть душу из тебя не вышиб? И зачем: только из-за того, что кто-то явил милосердие и дал тебе приют среди ночи? Получается, да. И будем надеяться, что этого основания достаточно.

Тут я уловил, что Лидия все еще семенит следом.

– Лидс… – повернулся я к ней.

– Я же сказала, что усекла , – проворчала она. – Но это ж не значит, что я тебя послушалась. Еще чего!

Уже на подходе к церкви я заслышал внутри крикливую возню и, не мешкая, побежал через ворота, а оттуда – вверх по ступеням. Лидия спешила сзади.

– О! Еще обманки, – сипло прошептала она, когда я спешил по коридору на те тревожащие звуки. – Ишь, пришипились, прикинулись невидимками! Но меня-то не проведешь! Ты, главное, Джон, меня слушай.

Зал скупо освещался парой лампочек и рядком свеч на дальнем конце – не храм, а какой-то сырой склеп! Райнхарт стоял посредине, в кругу изувеченных стульев. А у стены с лицом громовержца замер Медж.

Священник в позе страдальца раскинулся возле дальней стены, рядом с обломками алтаря. Из носа у него струилась кровь. Завидев меня, Джефферс приподнял голову, но, судя по его глазам, происходящее он сознавал невнятно.

– Ого, прямо-таки дежавю! – непроизвольно сжимая кулаки, обратился я к Райнхарту. – У тебя, я вижу, бзик устраивать погромы в церквях?

Тот удивленно обернулся.

– Ба-а, Хендерсон, и ты здесь? – с грозной веселостью спросил он. – Да тебе, я вижу, совсем ум отшибло. Или ты еще не побывал в своей лачужке?