Майкл Маршалл - Мы здесь

Когда я очнулся снова, Крис была рядом. И, по счастью, на третий раз тоже.

– Где ты была? – приподнимаясь на кровати, спросил я.

– Потом расскажу, – ответила она. – Тут… Короче, там вон парень, который хочет с тобой поговорить.

Из своего полусидячего положения я увидел, что в дверном проеме стоит человек. Чутье подсказывало, что мы здесь не одни, только из-за слабого света в коридоре мне трудно было разглядеть, кто там.

– Вы кто? – спросил я.

Вместо ответа человек подошел и, встав у изножья кровати, протянул бумажник с удостоверением: департамент нью-йоркской полиции, детектив Рол Брук.

– Понятно, – сказал я. – Чем могу?..

– Можете. Рассказать мне о происшедшем.

– Да вот, побили.

– Это, сэр, видно уже с десяти метров. Я-то рассчитывал, вы мне все изложите более-менее в деталях.

– Их нет.

– Ах, вот как… Имя ваше свидетель нам назвал, так что я его у вас выпытывать не буду. А просто попрошу объяснить, что привело вас к такому, э-э… выяснению отношений с мистером Райнхартом?

– Личное.

– Ах, личное, – кивнув, повторил детектив. – Хочу вам сказать, мистер Хендерсон, что личность вашего обидчика нам знакома. Вы не первый, кто с его стороны подвергается такому обращению. Только вы, хочу сказать, в сравнении с ними еще легко отделались.

– Чем-то я ему, как видно, не угодил. Он пришел в ресторан, где я работаю, и на меня набросился. Вот, собственно, и все.

– Если вы его знаете, – вставила реплику Кристина, – то почему не арестуете, да и дело с концом?

– Опыт показывает, – сказал Брук, – что все свидетели, когда речь заходит об этом человеке, поступают как по шаблону: теряют память. Я-то думал, что ваш друг скроен из более крепкой материи…

– Назовем это частным разногласием, – сказал я.

– Ладно, – убирая свой блокнот, с тусклой улыбкой сказал коп. – Вы в буквальном смысле повторяете слова еще троих, у которых, по нашим сведениям, были с ним «частные разногласия». Один из них исчез. Второй стал инвалидом-колясочником. Живет в богадельне в Куинсе. Раз в неделю к нему туда наведывается сын, но папа хоть убей не помнит, кто он такой.

– Очень жаль это слышать.

– Да, верно. Очень жаль, – снова повторил часть моей фразы детектив (у него, видимо, была склонность произвольно вставлять чужие слова так, чтобы придавать весомость своим собственным). Он что-то положил на подлокотник стула Кристины – кажется, визитку – и направился к двери, но, не дойдя до нее, остановился:

– А вот третий человек умер. В мучениях. Разумеется, увязать это напрямую с Райнхартом мы не можем, иначе я бы не пытался внушить хоть какое-то благоразумие олуху, что стоит в очереди следующим.

Я промолчал.

– Это была женщина, – с нажимом произнес полицейский. – И этому вашему приятелю хватило ума вырезать у нее места, где могли остаться следы его ДНК. Так что факт остается фактом: на сегодня у нас есть трое, кто не может помочь этому парню получить по заслугам… А ведь он мог бы. С вашей помощью.

Рол Брук указал большим пальцем на Кристину:

– Я оставил вашей подруге свои координаты. Надеюсь, хотя бы ей достанет ума прочесть там слова и цифры. Ну а если у вас, мистер Хендерсон, появится свой ум, то вы мне позвоните.

И он скрылся за дверью.

– Я отсюда ухожу, – сказал я.

– Здрасте, – фыркнула Крис. – Еще чего!

Стоило мне, откинув простыню, зашевелиться, как в груди, а затем рикошетом в спине стрельнула боль. Моя первая попытка сбросить ноги с кровати удалась лишь частично, да еще и вызвала приступ дурноты.

– Нет-нет, и не удерживай! – заявил я своей девушке.

– А я говорю, ты остаешься здесь .

– Крис, ну ты же слышала этого парня!

– Да, слышала. Переживала только, что ты не слышал. Что ты, наверное, получал по башке так часто, что потерял всякую способность слышать, когда люди призывают тебя к уму-разуму, говнюк ты хренов!

Она положила руки мне на плечи и то ли трясла, то ли заставляла меня улечься обратно. Не берусь сказать, что именно, но я удерживал ее напор, пока не унялась ее первая волна гнева или страха. Тогда я, наконец, обняв ее за спину, притянул к себе. Это тоже вызывало боль, но боль иного рода, и я удерживал Крис до тех пор, пока она мне это позволяла, пока не перестала кричать мне в ухо и не дала поцеловать себя в щеку, а затем сама поцеловала меня – все еще сердито, неохотно, но крепко.

Наконец она отстранилась, и я с изумлением увидел, что глаза ее мокры от слез. Я ни разу не видел, чтобы Крис плакала.