Юлия Власова - Покровитель

Азиатка хранила невозмутимость. Вознегодовала ее собеседница:

— Что вы себе позволяете?! Отпустите девочку!

— Это для ее же блага, — сквозь зубы процедила Сифо, бросая по сторонам хищные взгляды. — Но где же главный виновник торжества? Запаздываешь Арсен, запаздываешь…

Стоило ей произнести эти «магические» слова, как потолочная лампа закачалась и замигала, а дверь распахнулась с такой силой, что, по логике вещей, ей следовало бы разлететься на кусочки.

«Виновник торжества» стоял на пороге, и вид у него был весьма воинственный. Сведенные брови, мечущий молнии взгляд, сжатые кулаки… Сифо при его появлении расцвела, точно петуния.

— Ни шагу дальше! — предупредила она, вылезая из ванной.

«Какой на ней безвкусный купальник!» — с отвращением подумала Лючия. Азиатка, между тем, завернулась в полотенце и прищелкнула языком, явно готовясь получить удовольствие от предстоящей сцены.

— Смотри, голубчик, что станется с твоей ненаглядной, — медоточиво проговорила она, указав на смуглую женщину, с которой недавно вела полемику. — Исключительно для примера.

Ее обреченная соседка вначале непонимающе улыбалась, однако, когда из отверстия для слива воды выполз длинный черный угорь и мгновенно обвился вокруг ее тела, закричала не своим голосом, перешедшим в сдавленный хрип. Через минуту удушенная жертва лежала на дне пустой ванной с застывшим выражением ужаса на лице. А угорь, поблескивая чешуей, с характерным шелестом просочился обратно в отверстие.

Исполнившись глубочайшего презрения к Сифо, Лючия отвернулась, за неимением возможности уйти. Зрелище казни было столь дико и неправдоподобно, что факт убиения просто не укладывался в мозгу. Упорно отказываясь верить в произошедшее, девушка запрокинула голову и закрыла глаза. И Арсен решил, что она в обмороке. Его, похоже, совсем не тронула сцена насилия. По крайней мере, он не выдал своего замешательства, что должно было несколько отрезвить хохотавшую мстительницу.

«Прости, прости! — мысленно воззвал к Лючии человек-призрак. — Втянул я тебя во всё это…» А она твердила и твердила, не разжимая губ: «Исчезни, исчезни, сгинь! Пусть сгинет убийца, и планета, и Арсен! Канут в небытие охотники за привидениями. Пусть всё вернется на круги своя! Я по-прежнему в монастыре, я брежу, просто брежу!». Однако, как она ни заклинала, безумный сон не кончался, и тут бы не помешало ущипнуть себя раз-другой, да только руки были прикованы к креслу. Бешеное неистовство бури, пароксизм исступления Сифо, мрачная непримиримость Арсена — ничто из этого не поблекло, но, казалось, приобрело еще большую насыщенность. Всё озлобленней обрушивались на гальку волны, и их ненасытный рев врывался в купальню. Дверь раскачивалась на петлях, как маятник.

— Если ты намерена свести счеты, я к твоим услугам, — с расстановкой проговорил Арсен, обращаясь к сильфорианке. — А ее наши выяснения отношений никоим образом не касаются, — и он кивнул в сторону Лючии. — Признаю свою вину: в тот день я сбежал, бросив тебя на произвол судьбы.

— Ага! Раскаиваешься! — вскричала мстительница. — Поздно, мой друг, поздно! Во мне не осталось ничего от прежней, наивной Сифо. А для тебя не сохранилось иного чувства, кроме ненависти.

— И эта ненависть пожирает тебя изнутри, — сказал Арсен, глянув на нее в упор и шагнув ей навстречу.

— Ты мне зубы не заговаривай, — гневливо отозвалась Сифо. — Девушка умрет страшной смертью, и в этом будешь повинен ты!

— Огонь ненависти иссушил тебя, подобно тому, как солнце выжигает степь, — он сделал еще несколько шагов по направлению к азиатке, оцепеневшей от звука его голоса. — Ты уподобилась пустыне, так возвращайся же в пустыню! — Он приблизился к Сифо почти вплотную, однако та даже не сделала попытки отстраниться, околдованная его интонацией. Вдруг яркая вспышка поглотила их обоих, вырвав их из купальни, а Лючия так и осталась сидеть, прикованная и неподвижная. Испарилась мрачная непримиримость, сгинул пароксизм исступления. Только шторм продолжал завывать да обгладывать побережье.

Громкой отповедью клокотал прибой, выговаривая ветру буйному, но тот даже не думал стихать, задувая в щели купальни и дребезжа деревянной вывеской.

«Брошена, забыта, одинока, — заработала коварная мысль, едва девушка огляделась и представила весь ужас положения. — Мне из пут выбираться теперь незачем, всё равно я на Занго не выживу… Добродушные люди выцвели, почерствели, едва разыгрался шторм. Что же сделают они с чужестранкою нищей? Не уступят ни крова, ни пищи».