Александра Семенова - Там, где прячется шелкопряд

Часть 1. Отец

«Как проклятая девка!»

Эти слова преследуют меня с детства.

Отец влетает в комнату, пьяный и вонючий. Он словно с катушек слетел, заслышав из моей комнаты шум.

– Как проклятая девка! – жуткий крик разлетается по дому.

А я всего лишь меняю воду в аквариуме. Чук – золотая рыбка с красными плавниками – наблюдает за мной из стакана. И словно становится еще тише с появлением отца. Из приоткрытой двери доносится плач мамы. Он снова ее избил. Мама строго-настрого запретила мне выходить, когда он такой, когда крушит все. «Папа – несчастный человек, Валенька. И потому делает и нас такими. Однажды он станет другим». Словно она ребенок, а не я. Не верю в чудеса, добро не для таких, как мы с ней: если бы Бог или супергерои существовали, они точно помогли. Своих деток я никогда и пальцем не трону.

– И что же ты, девулька, тут делаешь? Опять с рыбой возишься?

Мне очень страшно, и не только за себя. Руки мокрые и скользкие: стакан с Чуком, который я прячу за спиной, чтобы он не издевался еще больше, вдруг падает и разбивается.

– Паршивец! – отец подлетает вмиг, хватает меня за шею, как кота за шкирку, и приподнимает, – смотри, что ты наделал. Весь дом провонял этой тварью. С меня хватит!

Он отшвыривает меня сильно, прямо об стену головой. В ушах звенит от удара, другие звуки исчезли. И под этот звон я смотрю, как отец яростно молотит ногой по полу – топчет Чука. «Нет, не трогай!» Я бросаюсь на него, хочу повалить и бить, убить, так же как он мою рыбку. Но он сильнее, я всего лишь 9-летний мальчик: он прижимает меня к полу ногой и душит, причитая «как проклятая девка». Чувствую, внутри что-то хрустит, наверное, ребра. Слезы льются из глаз – от страха, боли и потери. Хватаю ртом воздух, но не могу вдохнуть. Он давит все сильнее и сильнее, в глазах уже пляшут красные точки. И тут словно в замедленной съемке в комнату влетает мама и прыгает на него. Я освобожден и быстро, как только могу, заползаю под кровать. Первое, что я вижу – лицо мамочки, исчезает и появляется, снова и снова. И с каждым разом все больше и больше крови.

– Поднимайся, тварь, и давай, иди в комнату!

Она с трудом встает и уходит. Отец заглядывает под кровать и, схватив меня за ногу, вытаскивает. Я плачу.

– Садись, – указывает он на кровать.

Я беспрекословно выполняю требование. Стараюсь не смотреть на пятно на полу – все, что осталось от Чука. Отец задумчиво шагает вдоль моей рыбьей стены – нескольких полок с огромными аквариумами. Медленно, с чувством он распевает любимую портовую песню:

«Три, шесть, семь, восемь, распустила девка косы,

Поснимала всю одежду и глядит-глядит с надеждой,

Что же сделает за дозу?»

И внезапно начинает крушить стену. Мокрые осколки брызгают мне в лицо. Пол усеян остальными питомцами – Грин, Желтохвостик, Пик и Март, Роуз бьют хвостами и беззвучно открывают пасти. Я реву, глядя, как он расправляется с ними. Отец в ярости от моих слез:

– За что, скажи, за что мне достались ты и твоя мать? Я заперт здесь с вами, словно в клетке, и окружен бабами. Балластом же тянете ко дну. Хватит рыдать, как проклятая девка, от этого писка башка раскалывается. Тебе надо было родиться девкой, – он застывает, внезапно озаренный какой-то догадкой, – а может ты и есть девчонка? Давай посмотрим, что там у тебя, – я сопротивляюсь, но он стаскивает штаны с трусами одним разом, – о, ну скажу так, гордиться особо нечем, эту писюльку даже мужской не назовешь. Ошибка природы.

Он отходит к моему столу, а я лежу, не в силах пошевелиться от стыда и страха, даже подсмотреть, что он там делает не могу себя заставить, только слышу, как отец открывает ящик за ящиком и что-то ищет:

– А ошибки природы надо исправлять, – пьяно хохочет он, шагая ко мне. В его руках поблескивают садовые ножницы. В следующий миг я теряю сознание от боли.

Часть 2. Папа

Их было трое, и они звали меня «папа». Папа, не отец. Трое чудесных деток. Юлю – белокурую кудряшку с эмалированным ведерком я заприметил на детской площадке. Четыре годика, а уже такая смышленая и очень добрая, она сразу поняла, что дяде надо помочь найти собачку. Ромочка – трехлетний егоза с родимым пятном на шее купился на сахарную вату и обещание сказки. А Дима – самый старший и недоверчивый – долго не соглашался запускать воздушного змея. С ним пришлось повозиться, его единственного я усыпил хлороформом.

Мы с ними отлично жили до тех пор, пока этот поганец Дима не исчез. Не знаю, как уж он все прознал. Думаю, увидел на годовщину сюжет об их похищении. Этого я не мог учесть. Зачем поминать прошлое через 10 лет? В назидание современным родителям, которые во время этой передачи на работе или не смотрят ТВ?