Р.С. Кириченко - Игры виновных - сезон первый

– Всё началось в тот момент, когда люди перестали контролировать свой гнев, – медленно, с задумчивым взглядом проговорил пожилой человек. Он был настолько худой, что даже пожелтевшая, заношенная смирительная рубашка не могла этого скрыть. В голубых глазах отчётливо просматривалась жизнь, печаль, возможно, и мудрость – но не безумие, пусть врачи и думают об обратном. Он почесывал свою взъерошенную неухоженную бороду, которая, в свою очередь, была под стать самому Деду Морозу, а лёгкий ветер качал седую копну его волос, словно дворники на лобовом стекле, перед глазами.

– О-о-о-о, – в ответ махнул мальчик рукой, – опять старика понесло!

Ребята, находившиеся рядом, поддержали своего товарища одобрительным смехом. Но старик, словно не замечая этих слов, продолжал:

– Точнее, не… не перестали, а не могли , – выдержав короткую паузу, продолжил: – Хм… да, именно так, не могли …

Несмотря на негодование своего друга, школьники все же расселись на металлическом заборе, окрашенном в темно-бордовый цвет, сосредоточив внимание на голосе пожилого мужчины. Тот сидел на скамейке, держа карандаш в руках. Эта сцена разворачивалась всегда в одном и том же месте, в одно и то же время.

На площадке для прогулок при психиатрической больнице.

В полдень.

И какой бы ни был день, всё повторялось – ребята усаживались на забор, как воробьи на провода, а старик – на скамейку, с карандашом в руках и с избитой историей на устах.

Зачем ему карандаш?

Этот вопрос был снят с обсуждения, когда старик впервые рассказал им эту историю. Чуть ли не каждое сказанное предложение, каждое совершенное в те дни действие он выписывал карандашом в воздухе, словно рисовал картину перед лицом. Он визуализировал не просто так. Не ради того, чтобы привлечь их внимание, и не ради сгущения красок. Он это делал потому, что помнил всё: каждую мелочь, каждую деталь, каждую каплю кров… в общем, всё, что происходило.

Так и сейчас: несмотря на то что эту историю ребятишки слышали уже сотни раз, несмотря на их возражения и шуточки, они все равно усаживались и слушали.

– Ладно, раз уж начал, то рассказывай до конца, нам все равно делать нечего, – снова подал голос этот мальчик. Видимо, их лидер.

– Да… люди больше не могли контролировать свой гнев, тем более все эти видеотрансляции только подкидывали дров в костёр. – Старик зашелся в кашле. А закончив, отхаркнулся. И, ещё раз прочистив горло кашлем, продолжил:

– Очищение мира, так я это называю, началось сорок лет назад, когда…

Короткий мальчишеский крик прервал монолог старика. Вся компания обернулась к парнишке в зелёно-белой футболке. Его руки задрожали так, словно он пытался управлять буром, а глаза лезли на лоб, но далеко не от удивления.

Это был страх.

Страх исказил его голос, добавив хрипотцы и отчаяния. Указывая ребятам на экран своего телефон, он вскрикнул:

– Почему на экране я?!

Все вокруг начали оглядываться и открывать рты.

Все, кроме старика.

Мальчик продолжил:

– Нас же никто не снимает? Как такое может быть?!

– Покажи мне телефон, – тихо проговорил старик.

Мальчик не раздумывая повернул экран к старику, и от увиденного тот тяжело вздохнул и прохрипел:

– Беги… – он округлил глаза и добавил, но уже с яростью в голосе: – Беги, чёрт тебя возьми! Оно не должно до тебя добраться! Слышишь! Уходи отс…

Последние на сегодня лучи уходящего в закат солнца слабо отсвечивали в витринах старенького кафе, словно пытались своим тёплым светом притронуться к зданиям, людям и животным перед сном.

Это было антикафе, название которого можно прочитать с трудом, так как буквы вышли из строя сами или были специально вырваны местными хулиганами. В итоге вывеска выглядела следующим образом – «Н Р В А А». Старый кондиционер, пожелтевший в силу своего возраста (если так можно называть срок годности оборудования), с трудом обдувал вспотевшие шеи отдыхающих в заведении гостей. Спокойную обстановку взбудоражил один из парней, выбросивший на диван джойстик от приставки и с удивлением смотревший то в экран телефона, то на лицо рядом сидящего молодого человека.