Маргарита Пальшина - Поколение бесконечности

А чуть поодаль, на тротуаре, несколько прохожих стояли над другим телом.

«Опять разборки! Студента рикошетом задело», – услышала, подходя ближе.

Студент лежал на газоне, раскинув руки, и смотрел в небо. Глаза у него – как у Джексона: радужки сливаются чернотой со зрачками, а внутри – очерк летящих по небу облаков. Будто прилег на траву отдохнуть или, как в игре, притворился.

В детском саду мы играли в «Оживи мертвого». Нужно лечь на спину, скрестить руки на груди и ни за что не шевелиться. Тебя щипают, тормошат, щекочут, пока не оживешь. Выигрывал тот, кто дольше всех оставался мертвым.

Мне нестерпимо захотелось ущипнуть студента.

Зачем все это? Учишься в школе, набираешься знаний в университете, чтобы шальная пуля в одно мгновение вышибла их из тебя? Зачем планировать свою жизнь, если все в ней так непредсказуемо, так ужасно случайно?!

Вернулась домой и села писать письмо Джексону.

«С тех пор, как узнала тебя, боюсь потерять».

Что я знаю о нем? Мы незнакомы.

«С тех пор, как увидела тебя в июне, боюсь потерять».

Не потеряю! Стоит зажмуриться – и он как сейчас танцует перед глазами.

«Мой мир разделился надвое: до нашей встречи и после».

Только «до» осталось в июне, а за все лето и начало осени мне так и не удалось разыскать тебя. Может, «после» и не случится. Легко писать по заказу, но трудно правду! Не успеваешь написать предложение – и оно тут же теряет смысл.

«Как мне найти тебя?»

В одиннадцать ночи позвонила Лера. Плакала. Сказала, что студента звали Гришей, он первокурсник, и что наша общая знакомая, Надя из одиннадцатого «Б», с ним встречалась.

«От армии парня сберегли – и на тебе! Точно все живем на какой-то невидимой войне», – расстроилась мама.

А если бы я побежала на другую сторону, несмотря на сломанный светофор? – подумала, вспомнив, что сказал Джексон во сне. И внутри похолодело.

Неужели все знал, хотел предупредить об опасности?

****

Письмо Джексону я не написала, вернулась на Зареку.

Из-под капюшона куртки, замирая от страха и стыда, всматривалась в проем улицы, где он танцевал в июне. Главное – не быть узнанной. Мама внушила: женская гордость – единственная ценность, что у меня есть, не сметь никому ни звонить, ни писать, ни даже улыбаться первой. До явления лунной походки Зарека была для меня заповедным краем, куда тянуло необъяснимо, и никто не мог меня поймать. Но как только незнакомые улицы обрели цель – его лицо, глаза, улыбку, я словно утратила право здесь находиться.

Сегодня улица пустовала. Я шагнула вперед, медленно, крадучись, чтобы в случае чего сразу улизнуть дворами на соседнюю. На втором перекрестке из его калитки вынырнула молодая цыганка в цветастом платке и с бидоном в руках. Мама или сестра? Глянула на меня с подозрением, так смотрят на чужаков. Я ускорила шаг. В конце улицы почти бежала, с трудом переводя дыхание. И вдруг дома по обеим сторонам кончились, улица оборвалась в поле. За полем – заброшенный дом. В таком вполне могла родиться и моя бабушка. Она любила окраины. И мне захотелось в нем побывать.

Обошла дом по кругу. Выглядел необитаемым. Но не все окна были заколочены. В одном мелькнула тень. А в заборе передо мной зияла дыра. Через нее и проникла во двор.

– У тебя глаза викинга. Ты, верно, смелая!

Подпрыгнула от испуга. Рядом со мной стоял старик, опираясь на палку. Невольно перевела взгляд на окно.

– Мы здесь вдвоем, – пояснил он, будто читая мысли.

Смотрел на меня в упор, часто моргая, и глаза на мгновение подергивались пленкой, как у голубей или ящериц. Мне стало не по себе, а старик продолжал говорить, не со мной, а куда-то в пустоту за моей спиной.

– Шестнадцать? Прекрасный возраст! Все пути открыты. Но скоро песочные часы тряхнет впервые, и время начнет ускользать сквозь пальцы – не остановишь.

Сумасшедший, подумала, надо бы валить отсюда. Но ноги не слушались.

Вдали раздался протяжный гудок.

– Молоко привезли, хочешь? – спросил он.

– Нет, спасибо, – отшатнулась в ужасе.

Он вылез через дыру наружу. Присела передохнуть на минутку у забора, а когда выбралась в поле, увидела только ветер. Ветер легко увидеть, если трава волнуется, как желтое море, а деревья кланяются, как швейцары пятизвездочных отелей или грешники на причастии. Не видела ни того, ни другого, ни третьего. Да и старика, как пишется, след простыл. Удивительная способность перемещаться в пространстве! Был – и нет его. Куда можно подеваться в открытом поле?