александр diabolus - Осколки разбитой памяти

– Ладно, если сможешь, передай ему, чтобы возвращался домой. Ничего ему не будет, пусть не боится.

И я передал тогда, Мишка через три дня вернулся домой. И это был единственный случай, когда отец не наказал его. Но продлилось это недолго…

Повернув ключ в замке, я зашел домой. Родители не спали, и, судя по ругани, доносившейся из кухни, я понял – вот теперь начались проблемы с моим отцом. Опять.

Дверь кухни открылась, и ко мне навстречу вышла заплаканная мачеха.

– Все, началось? – тихо спросил я.

– Да. Вернулся сегодня с работы…

– Лешка че, там?

– Отвела к бабушке, у нее переночует.

Лешка – это мой младший брат, ему всего три года.

– Ты остаёшься? – посмотрев ей в глаза, спросил я.

– Ну а куда я денусь?

Кивнув, я ушел в свою комнату. Включив телевизор, я засунул в видеомагнитофон первую попавшуюся кассету. Мне было без разницы, что смотреть, лишь бы не сидеть в тишине. Ведь спокойной жизни пришел конец, это я осознавал точно. Прошло всего четыре месяца с тех пор, как отец в очередной раз закодировался. Но я надеялся, что это навсегда. Я даже не знаю, кто хуже – такой отец, как у Михи, или же мой собственный, когда пьет. Ведь под алкоголем он уже не мой отец. А кто-то другой, даже что-то другое…

Загремела посуда, донесся крик мачехи. Я бросился к ним, сердце в бешеном ритме вырывалось из груди. Страшно подумать, что могло произойти, не будь тогда меня дома.

– Папа, что ты творишь? – кричал я, открывая дверь в ванную.

Я двумя руками схватил его за кулак, сжимающий кухонный нож. Он занес его над мачехой, повалив ее на ванну. Я что есть сил тянул сжатую руку на себя, не давая ударить. Через какое-то время белена слетела с его бешеных глаз, и он расслабил руку, опустив ее.

Мачеха громко рыдала, а отец молча побрел в родительскую комнату. Этой ночью мачеха собрала свои вещи и ушла. И мне было не за что осуждать ее. Я тоже мог уйти к бабушке, жила она в соседнем доме, но остался дома.

* * *

Первый школьный день мы решили прогулять. Предложение поступило от Михи, а я и Саня были совсем не против. Уходить далеко от моего дома не пришлось, мы просто залезли на чердак, где нас уже ждали подготовленные лавочки, которые мы соорудили еще весной.

– Ну че, батя сильно лютовал? – спросил Саня у Миши.

– Мать, сука, ударил. Я хочу вальнуть его, – дрожащим голосом поделился он. – И это не шутка, пацаны, уснет, и я ебну его топором по голове.

– Завязывай, – сказал Саня.

– Завалю, встану на труп ногой и покурю. Надолго не закроют, я малолетка.

– А о матери ты подумал? Что с ней будет? – протягивая сигарету, спросил я.

– Только это и держит, – затянувшись, ответил он. – Ладно, че сам-то загруженный?

Я рассказал им о прошлой ночи.

– Ну, у меня с этим проще, батя только бурогозить начинает, его брательник сразу пиздит. Че ты к бабуле не свалишь?

Услышав вопрос Сани, я лишь пожал плечами.

А в самом деле, почему я упорно продолжал терпеть отцовские запои, ведь это уже было не в первый раз. Когда отец трезвый, он хороший человек. Ни разу не поднял на меня руку, как дядя Сережа, даже в те моменты, когда действительно стоило вломить мне, ибо ребенок я был не совсем простой в воспитании. Моя старшая сестра давно уже перебралась к бабушке, но ее судить было не за что. Ей приходилось куда хуже, чем мне. Когда мама умерла, мне было семь лет, отец был рядом. А что было с ее отцом, никто не знал. Быть может, он вновь посетил казенный дом, а может, и вовсе давно помер.

Мачеха была старше меня лет на тринадцать. Вообще, стоило отдать должное ей за то, что она в принципе не побоялась вступить в семью с мужиком с уже немаленьким сыном. Но сейчас ушла и она, скорее всего, чтобы мой маленький брат не знакомился с тем существом, которое заменяло нашего отца, пока тот был залит белым ядом. Мог уйти и я, но что бы тогда было с ним?

Так мы и жили – днем школа, улица. Вечером существо, которое я должен сторожить. Он бил посуду, приводил стремных друзей и засыпал ночью, чтобы утром отец смог сходить на работу и вновь уступить свое тело твари. А позже он уже не мог даже спать. Я лежал в комнате с открытой дверью и слушал. Иногда он нес какую-нибудь околесицу, иногда вставал и ходил по дому в поиске ножа или веревки. Я прятал все, чем он мог навредить себе. Однажды я задремал, но резко проснувшись, вскочил, словно чувствуя, что что-то не так. Забежав в ванную, я увидел, как отец привязывает шнур кипятильника к трубе. Я ничего не сказал, но этого не требовалось. Отец посмотрел на меня и, молча бросив кипятильник, ушел спать. Он не был трезв, но и не был пьян, что-то между. Зачем он хотел навредить себе? Чтобы убить тварь?