александр diabolus - Осколки разбитой памяти

* * *

Мне оставалось жить сорок три дня, когда внуки приехали меня навестить. Я погладил Женьку по голове, совсем как в те годы, когда он еще и читать толком не умел. Нельзя, конечно, выбирать себе любимчиков, но я ничего не мог с этим поделать. Серегу я тоже любил, но со старшим у меня всегда была особая связь. Конечно, этого не знал никто, кроме меня, но факт оставался фактом. Сейчас ему уже за тридцать, он завоевал свое право жить, к сожалению, с большим трудом. В первый раз я его хоронил еще младенцем – ему "посчастливилось" родиться в новогодние праздники. По невнимательности подвыпивших врачей новорожденный умер. В итоге я настоял, чтобы моя невестка рожала в дорогой частной клинике. Все прошло отлично, и я вздохнул с облегчением. Но в девять лет его сбил лихой водитель, когда внук возвращался из школы домой. Я прожил очередную жизнь, пропитанную скорбью, чтобы предотвратить и это. И вот теперь со спокойной душой я мог уйти из этого мира, чтобы… Чтобы что? Будет видно.

– Ну как ты? – спрашивает заботливая жена, протягивая мне эти мерзкие пилюли.

Послушно взяв лекарство, я проглатываю их, с трудом пропихивая в горло, выпив при этом весь стакан воды.

– Отлично. Эй, а ты знаешь, как сильно я тебя люблю?

– А то бы не знала. Хватит уже болеть, завтра первые колонисты достигнут Марса, ты хочешь лежа смотреть новости, которые столько времени ждал?

Увы, мне не суждено узнать, как закончится мировая космическая миссия. Не знаю, от чего именно, но сегодняшней ночью я умру. Во сне, без мучений, многие могут об этом лишь мечтать.

Остаток дня она провела рядом со мной, сидя в кресле. А я все время повторял, как сильно ее люблю.

– Ну, спокойной ночи. Завтра попробуем погулять.

– Сладких снов… – отвечаю я, закрывая глаза.

В следующий раз я открыл их через девять месяцев. Та же больница, тот же запах спирта…

– Поздравляем, у вас мальчик.

Та же медсестра, та же комната, та же жизнь. Мне было суждено пройти через все заново. Может, на этот раз все пройдет более идеально?

То, ради чего стоит быть в этом мире,

Через боль переступая – это Жизнь и Свобода.

То, что дано каждому из нас,

У каждого есть свой шанс – это Жизнь и Свобода.

То, что важнее любых слов, любых понятий и суждений —

Это Жизнь и Свобода.

То, что придаёт нам силу творить и любить —

Это Жизнь и Свобода… (1)

– Домой пора двигать, – сделав магнитофон тише, сказал Миха. – Саня, че там по часам?

– Девять доходит.

Закинув ноги на перила, я достал из кармана смятую пачку сигарет и вытащил одну. Саня тут же черканул по джинсам кресалом Зиппы, которую крутил в руках.

– Понторез, – усмехнулся я, прикуривая от пляшущего огонька.

Мы продолжили сидеть на деревянных ступенях крыльца. Летние каникулы подошли к концу, завтра начинается новый учебный год. Книги за девятый класс куплены, но настроение познавать науку уходило все дальше и дальше от нас. Сегодня мы, как и каждый день, зависали на этом крыльце художественной школы, которой не посчастливилось расположиться в нашем маленьком райончике. Днем сюда приводили малышню для занятий, а вечерами это место становилось нашим.

Примерно через полчаса мы увидели приближающуюся фигуру. Миха, схватив свой мафон, пошел навстречу к ней.

– Здрасьте, дядь Сереж! – в голос поприветствовали мы Михиного отца.

– Здарова, пацаны, – приветливо ответил он.

Мишка, подойдя к нему, весь сжался, опустив глаза. Отец смерил сына холодным взглядом и молча развернулся. Миха последовал за ним, на прощание махнув нам рукой.

– Пиздец. Всего полдесятого! – сказал Саня, посмотрев на часы. – Как малого загоняют.

– Ладно загоняют, сейчас еще и отпиздит его.

– Думаешь? Хотя че там думать…

Вдвоем мы просидели там до полуночи, после чего разошлись по домам. Я все это время не переставал думать о Мишке и методах воспитания его отца. Он бил за все – задержался на улице, получил четверку или не дай бог тройку. Про двойку я вообще молчу. Однажды Миха даже сбежал из дома, чтобы не показывать дневник. Ух его отец тогда лютовал…

– Где Миша? – сквозь зубы процедил он.

– Не знаю! – жалобно ответил я, болтая ногами в воздухе.

Дядя Сережа был здоровенный мужик, как гора. Представляю, насколько мелким выглядел я, когда он поднял меня за шкирку.

Продержав так меня пару минут, словно нашкодившего котенка, он наконец опустил руку вниз, скорее всего, не поверив ни единому слову.