Вячеслав Малых - Китайский дневник

‒ Русский пожаловал!

2

Вооружённый самой искренней из своих улыбок, я приблизился к человеку и поздоровался. Теперь я мог разглядеть его лицо. Это был высокий и худой мужчина средних лет, но внешность его меня немного смутила. Он не был ни европейцем, ни китайцем, скорее походил на араба. И одет он был в просторную серую джалабию и узорчатую тюбетейку. В руке он держал коричневые мусульманские чётки. Его улыбка была приветливой, но глаза не улыбались; их выражение сохраняло задумчивость и, как мне показалось, затаённую грусть. Очень деликатно он подхватил меня под локоть и ввёл в дом.

В холле всё было обставлено в лучших традициях китайской культуры. На деревянных стенах висели побитые рыжими пятнышками прошлогодней плесени полотна с изображением горы Хуаншань, в углах стояли причудливые камни и вазы с засушенными лотосами, в центре возвышался небольшой керамический бассейн-ваза с красными рыбками (у меня всегда вызывала восхищение их живучесть и активность в зимний период, когда поверхность воды подёргивается тонкой корочкой льда), а возле него – длинный стол, уставленный предметами для чайной церемонии. Всюду веял запах сырой древесины и чая с тонким привкусом сандаловых духов.

За столом на низеньких деревянных стульях, имитирующих узловатые пеньки, сидели три человека. Двое, мужчина и женщина лет тридцати, одетые в бледно-алые костюмы хань-фу , явно были китайцами, а третий оказался моим знакомым японцем. Манфу замахал руками так сильно, словно переполнившая его радость вдруг изверглась из него, а китайцы с приветливыми лицами молча разглядывали меня.

Манфу привстал и, пододвинув к столу ещё один «пенёк», пригласил меня присоединиться к их компании, отдохнуть и отогреться с дороги. По правде говоря, отогреться в доме с открытой дверью было непросто. Изо рта при дыхании шёл пар, а все присутствующие то и дело дышали на руки. Встретивший меня человек с внешностью араба, сев за стол, завернулся в стёганое бежевое одеяло и стал похож на чудо-гусеницу; Манфу, сидевший в плотном зимнем пальто, обернул трижды вокруг шеи полосатый шарф и напоминал растрёпанного филина, а большие очки, которые он нацепил на нос, только усиливали сходство; одни только китайцы мужественно терпели холод и лишь время от времени поёживались. Это кажется удивительным, но китайская приспособленность к холоду гораздо выше, чем у русских. Они способны выдерживать температуры, в которых мы уже готовы обнимать батарею.

Понимая, что никто больше этого не сделает, я закрыл входную дверь.

За столом было немного теплее, потому что в ногах стоял железный таз с тлеющими бамбуковыми углями. Горячий юньнаньский чай в крошечных чашечках имел странный привкус, но согревал неплохо, так что я потихоньку начал расслабляться и впадать в умиротворённо-сонное состояние.

Между тем все взоры обратились ко мне. Манфу, с внезапной гордостью объявивший, что я могу говорить по-китайски и способен поддержать разговор, представил мне собравшихся. Китаянку звали Син Чен, а китайца Чуань Дзон (могу только догадываться, какими иероглифами можно записать их имена). Манфу сказал, что в зимний период они являются смотрителями дома. Летом, с приходом туристического сезона, когда дом превращается в небольшой музей-отель, у них появляются помощники ‒ главным образом, студенты из местного университета. Китайцы показались мне немного необычными, потому что вместо свойственной большинству их соотечественников словоохотливости их отличала тихая задумчивость. Они сдержанно слушали Манфу, время от времени вставляли одно-два слова и мило улыбались. Было видно, что они не из тех китайцев, которые просятся сфотографироваться с иностранцем и громко кричат о достоинствах лапши, которую ели утром. Кутающийся в безразмерное одеяло их ближневосточный друг оказался иранцем по имени Хуршид.

В этой небольшой, но колоритной компании, несмотря на холод, было как-то спокойно и уютно. В неспешной умиротворённости Син Чен разливала по чашечкам чай, не забывая поливать остатками и излишками медную фигурку трёхлапой жабы на чайном столике; велись неспешные разговоры на темы, связанные с незнакомыми мне людьми и ситуациями. Хозяева словно бы уже привыкли ко мне, я стал частью их компании, поэтому разговоры продолжали течь так же непринуждённо, как и до моего прихода. Можно было поддержать беседу, а можно было просто сидеть и слушать. Поскольку я часто терял нить разговора, путаясь в незнакомых словах и именах, я предпочитал молчать. Молчал и иранец Хуршид, закутавшийся в одеяло так, что наружу торчали лишь его ближневосточный нос и длинные пальцы смуглых рук, державшие чашечку. Может быть, его китайский, как и мой, был далёк от совершенства, а может быть, он по натуре своей был молчаливым человеком. Основное содержание беседы сводилось к чисто бытовым темам: плата по счетам за электроэнергию, составление графика мероприятий для туристов на лето, размещение рекламы в Вичате… В какой-то момент Чуань Дзон тихо встал и ушёл в другую часть дома, а через некоторое время вернулся с подносом, на котором дымились четыре порции китайских пельменей с бульоном. Ощутив запах еды, я понял, что основательно проголодался, а чай лишь на время притупил чувство голода.