Джеймс Герберт - Святыня

Чья-то рука легонько хлопнула Фенна по плечу.

— Привет, Джерри! Ты, кажется, на этой неделе переключился на кладбища.

Фенн взглянул на проходящего мимо Морриса, одного из тринадцати младших редакторов «Курьера», который полуобернулся к нему, но не остановился, шагая к своему рабочему месту.

— Что? Да, но ты же не знаешь, как все было на самом деле, — машинально ответил репортер.

Он снова сосредоточился на пишущей машинке, быстро перечитал только что напечатанную строчку и, удовлетворенно хмыкнув, продолжил быстро тыкать в клавиши указательными пальцами. Фенн не обращал внимания на окружавшую его суматоху: шум других изношенных, требующих ремонта пишущих машинок, внезапную ругань и еще более внезапные взрывы грубого хохота, мешанину запахов и голосов. Гвалт в течение дня неизменно возрастал; безумие прерывалось, лишь когда вечерняя редакция в 3.45 пополуночи отправлялась на покой. Все репортеры вскоре осваивали искусство уходить в себя и не замечать внешнего шума, их мысли, руки и черные знаки на бумаге сплетали собственный хрупкий кокон уединения.

Указательным пальцем правой руки Фенн ткнул в клавишу с точкой и вытащил из машинки лист с отпечатанными абзацами. Он пробежал глазами по строчкам, и его улыбка перешла в широкую ухмылку. Отлично! Фигура, белым призраком возникающая в ночи и перебегающая дорогу перед фургоном. Погоня за видением Через кладбище (можно бы добавить жути, но не будем перегибать). Девочка, стоящая на коленях среди поля, глядя на дерево. Маленькая, в ночной рубашке. Одна. Она говорит. Потом наш бесстрашный репортер узнает, что она глухонемая — или была глухонемая. То, что надо!

Фенн протиснулся между двумя столами, не отрывая сверкающих глаз от редактора новостей. Он встал над его сгорбленной фигурой и едва удержался от соблазна постучать пальцем по лысому черепу.

— Оставь, я посмотрю, — проворчал редактор.

— Думаю, тебе лучше прочесть сейчас, Фрэнк.

Фрэнк Эйткин взглянул на Фенна.

— Я думал, ты приготовишь к полуночи, Хемингуэй.

— Да. Но это специально для тебя.

— Покажи заместителю. — Лысый редактор снова принялся что-то править карандашом.

— Да ты только взгляни, Фрэнк! Думаю, тебе понравится.

Эйткин устало отложил карандаш и несколько мгновений смотрел на сияющую физиономию Фенна.

— Таннер сказал мне, что прошлой ночью ты ничего не нашел — Таннер был редактором ночных новостей.

— Я подобрал парочку новостей, Фрэнк, но ничего особенного прошлой ночью не было. Если не считать вот этого.

Редактор выхватил у него листок.

Фенн, засунув руки в карманы, с нетерпением ждал, пока Эйткин просмотрит статью, и тихонько насвистывал. Редактор не отрывался, пока не прочел все, потом на его лице отразилось недоверие.

— Что это за дерьмо? — спросил он.

Ухмылка погасла на лице Фенна.

— Так тебе понравилось или нет?

— Ты что, издеваешься?

Фенн с беспокойным видом склонился над столом редактора и повысил голос:

— Это все правда, Фрэнк. — Он ткнул пальцем в листок — Это действительно случилось со мной прошлой ночью!

— Ну и что? — Эйткин швырнул листок через стол. — Что это доказывает? У девочки был кошмар, она ходила во сне. Ну и что? Большое дело!

— Но она была глухонемой, а заговорила со мной.

— А кому-нибудь еще она сказала что-нибудь? То есть потом, когда ты принес ее в дом священника?

— Нет, но…

— Когда туда пришел врач? Она сказала что-нибудь ему?

— Нет…

— А своим родителям?

Фенн выпрямился.

— Этот коновал провел осмотр, пока священник ходил за родителями. Когда они пришли, девочка снова спала. Врач сказал им, что с ней ничего страшного — небольшая температура, вот и все.

Редактор оперся локтями о стол и с наигранным терпением проговорил:

— Ладно, значит, она тебе что-то сказала. Произнесла три слова, не так ли? Эти три слова были отчетливы или невнятны?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что если девочка была глухонемой, она не могла знать, как произносятся слова. Они бы были искаженными или вообще непонятными, потому что она никогда раньше их не слышала.