Саша Антушевич - Город Че

Девушка рядом морщилась.

– Вам что-то не нравится? – он громко, с шуршанием вытер усы салфеткой.

Попутчица отвернулась к окну. Проезжали мясокомбинат. Вкусно пахло колбасой.

По тротуару, справа от комбината, шли четверо. Впереди унылая женщина говорила по телефону. Сзади плелся её маленький мальчик – в красной куртке, которая была велика ему размера на два. Потом, на заметном расстоянии от ребенка, близнецы – красавица и её неудачная копия.

Небо было радостно-лазоревым. И город казался умытым.

– А вы не знаете, когда были построены эти дома? – пожилой мужчина с бородавкой на лысине тыкал пальцем в оконное стекло. Руки его тряслись.

Женщина, к которой он обратился, чопорная и брезгливая, помолчала немного, а потом всё-таки ответила в нос:

– В конце девятнадцатого века.

– То-то я и думаю! – обрадовался лысый. – Все стоят и стоят – ничего им не делается. А сейчас строят гнилушки какие-то. На второй год всё сыпется.

Кровь была похожа на разбавленную томатную пасту. Красные водянистые капли на брусчатке выглядели пугающе обыденно. Словно это действительно остались следы от раздавленных помидоров, и ничуть не больше. Но это было больше, весомее и потому сразу бросалось в глаза. Люди смотрели на следы и ничего не чувствовали. У жёлтых ограждений собиралась небольшая толпа. За полосатой лентой шевелились оперативники. Они негромко переговаривались. Угловатая девица с растрепанной гулькой сидела на корточках и что-то скоро записывала в книгу.

– Скоты, – выругался серенький прокуренный майор. – Все улики повытоптали.

Елисей Андреевич пытался прорваться к дверям.

– Что случилось? – обратился он к майору сквозь гомон. – Можно пройти?

Тот махнул рукой, мол, «не мешай».

– Мне нужно на работу, я опаздываю, – настаивал Елисей Андреевич.

– Вы не видите, что здесь место преступления? – рявкнула оперативница с гулькой.

– Так что всё-таки произошло? – не унимался Елисей. Он всё поправлял шерстяной шарф.

– Бабу какую-то загрызли, – бросила ему из-за плеча пенсионерка с ярко-рыжими кудрями.

– Говорят, глаза ей выели, – зашамкала другая бабка в красном платке.

– Собаки что ли? – испугалась пухлощёкая студентка.

– Может, птицы выклевали? – проговорил низенький квадратный дядька в коричневом пальто, похожем на плед. Он сказал это так безразлично, как будто фильм смотрел.

– А, Евгений Феофелактович, – потянулся к нему Елисей. – Здравствуйте, тоже у дверей топчетесь, – он тряс руку знакомца с неприятным возбуждением и был похож на пса, молотящего хвостом при виде хозяина.

– Придётся подождать, раз такое дело, – процедил мягкий квадрат.

Оперативники разглядывали что-то под своими ногами.

«Чего они возятся», – думал Елисей Андреевич, поглядывая то на полицию, то на Евгения Феофелактовича. «Слава Богу, хоть опоздание не засчитают, вот начальство тоже здесь».

Город, уже взбудораженный непонятными звякалками, после странного происшествия у художественного музея вконец испугался. Люди отказывались пускать детей в школу. Некоторые не выходили на работу.

По местному телевидению выступил мэр. Мэр – здоровый лоб из бывших бандитов, рыжий, в оспинах, говорил сурово, по-заводскому:

– К нам в мэрию поступают многочисленные обращения граждан по поводу какой-то чертовщины, – он постукивал рукой по жёлтому столу. – С уверенностью отвечаю, что никакой чертовщины в городе нет. Если кто-то сомневается, может лично сходить в церковь и выпить там святой воды, чтобы не мерещилась всякая ерунда. У нас – тьфу-тьфу-тьфу – всё в порядке. Коммунальные системы работают. Общественный транспорт ходит исправно. А всякие мистические настроения можно объяснить только массовой истерией. Поэтому я постановил в каждом районе города открыть пункты психологической помощи. Там будут сидеть высоко… – мэр мотнул головой, – квалифицированные специалисты из отдела по работе с общественностью. Эти молодые девушки…

Елисей Андреевич заработался. В его кабинете, с высоченными потолками и печью, в углу шумел полудохлый компьютер. За большим стрельчатым окном, в мокрой темноте было холодно и жутко. Домой идти не хотелось.

У двери кабинета притаилась шершавая тишина. Пустой музей вздыхал. Старое, больное здание чуть слышно стонало.

Елисей Андреевич оторвался от экрана, на котором развалилась полуголая женщина, и прикоснулся к белёной стене. Казалось, это кожа. Вдруг ему почудилось, что стена заговорила: