Влад Миронов - По ту сторону штор

«Что же это такое? – выразило его лицо. – Этот сопляк что… увернулся от моего молота, приносящего закон и порядок в мои земли?»

Тогда меня это позабавило, хотя я никак не выразил это. Мне всегда нравилось это выражение его лица – тупое удивление, – потому что оно очень хорошо его характеризовало. Отец считал, что абсолютно всё можно решить силой. «Какой-то сопляк умничает? Удар. Кто-то плохо на меня посмотрел? Что-о-о-у-у? Удар! Мой несокрушимый молот всё… сокрушит, ибо он – закон!» Да, отец и мать друг друга стоили, это уж точно.

Я видел, как вены и жилы на его шее напряглись. Он был просто в ярости и не знал, как её выразить в достаточной мере. Но, в отличие от матери, отец не мог долго злиться. Всё-таки что-то в нём было, хотя я так и не смог понять, что.

Мы молчали. Просто стояли и смотрели друг на друга: я – в глаза отцу, он – в мои. Вскоре дыхание отца перестало быть таким учащённым, и он спокойно проговорил:

– Так в-вот, значит, к-как ты думаешь… – Во время споров отец слегка заикался. – Ты думаешь, что м-мы совсем дурачки и н-нас надо выбросить на свалку? М-мы всё с мамой для тебя делаем, а т-ты… – Отец обернулся к матери, рот которой превратился в узкую щёлочку. – Вот, мать, чего мы добились. Вот, полюбуйся, – она кивнула. – Слишком уж м-мы тебя любили – снова ко мне, – теперь я это понял. Теперь ты наконец раскрыл мне глаза, спасибо тебе за это. Я думаю… – отец на несколько секунд замолчал, сжав губы, а затем продолжил: – Может… тебе стоит пожить отдельно от нас какое-то время? Может, хотя бы родителей научишься уважать! Посмотришь, как без папки с мамкой жить! Я… уже у-устал кричать на тебя, к тому же м-мои крики… они до тебя не доходят! Ты ведь ни хрена не понимаешь!

Он замолчал на несколько секунд и за это время успел положить руки на бока и кинуть пару отстранённых взглядов куда-то мне за спину. После этого он вновь посмотрел на меня, и его рот скривился в странноватой улыбке, которая мне совсем не понравилась.

– Ты же… не можешь ничего без нас. Ты… даже сготовить пожрать себе не сможешь!

Я посмотрел на маму. Она вцепилась в края своего платья и смотрела на меня так, что казалось – вот-вот её глаза вылезут из орбит. Мама хоть и была неисправимой истеричкой, но сейчас всё же ждала того, что я сдамся и решу остаться, потому что я знал: что бы ни случилось, даже если, например, меня вдруг осудят на сто лет за убийство и решат увезти куда-нибудь в Сибирь, мама меня всё равно не отпустит от себя. Ей наплевать на всё: на закон, на мнение людей, на своего мужа. Если надо, она придушит любого, кто захочет разлучить меня с ней. Она любит меня, действительно любит, но любовь – неоднородная сущность. Она может принимать разную форму в зависимости от характера человека и от того, к кому именно любовь обращена.

Отец любил меня по-другому. Тогда я не понимал этого. Я даже не понимал, любил ли он меня вообще, но сейчас я знаю, что да, он любил, и любовь его выражалась в его ужасном стремлении слепить из меня что-то действительно стоящее. Да-да, именно слепить, так как лепка – это не что иное, как попытка придать бесформенной массе нужную форму путём сильного физического воздействия на неё. Отец именно так и поступал, разве что воздействовал он на меня не только физически, но и морально. С самого моего детства он учил меня отличать хорошее от плохого, наставлял меня на путь, по которому, как он считал, мне следовало идти, чтобы стать тем, с кем другие будут считаться. Я вспомнил обо всём этом только после окончания спора… однако это всё равно никак на меня не повлияло.

Несмотря на то, что я ему наговорил так много отвратительных слов, мне кажется, что он ждал того, что я всё же решусь съехать, но не потому, что, как я тогда подумал, хотел от меня избавиться, а потому что думал, что если не съеду, то усядусь к ним на шею и… замру. А это не тот путь, что уготовил мне отец. Совсем не тот. Больше всего на свете он ненавидел иждивенцев, этих ублюдков-кровопийцев, как любил поговаривать отец, потому что считал лень самым страшным грехом, почище воровства или даже убийства.

«Даже самые кровожадные убийцы не смогут загубить абсолютно всё общество, а вот лень на это вполне способна», – вот как он говорил по этому поводу.

Ответ, которого они так долго ждали, я дал не сразу. После слов отца я ещё где-то с полминуты или чуть больше стоял и молча смотрел на своих родителей, кидая слегка испуганные взгляды то на одного, то на другого и чувствуя, как ноги, согнутые в коленях под небольшим углом, начали предательски подрагивать. Я двинул бровями – пот, готовящийся скатиться с них в любую секунду, нервировал меня. Когда я понял, что пауза начала затягиваться, то нервно сглотнул, повернулся к отцу и ответил: