Зачем? Я должен помочь кому-то. Но кому? И чем? На этот вопрос я мог найти ответ только там, где кончалась лунная дорожка, и начиналось… что?
Ноги несли меня вперёд. Сердце судорожно билось. Мысли в такт ему лихорадочно носились в моей голове, не удосуживаясь остановиться ни на мгновение.
Лунная дорожка исчезла, притом луна продолжала висеть на своём месте. Впереди очертился контур (да нет там никакого контура – кричал разум) некой субстанции. Она была чёрной, но настолько, что выделялась своей чернотой из всего окружающего. Меня пробила дрожь. Абсолютная чернота: клубящаяся, с перетекающими границами – я к этому стремился?
Моя глотка честно хотела закричать. Но не смогла. Ноги по-прежнему с завидным упорством приближались к этому. Из непроницаемой массы выглянули отростки и руками страждущих потянулись ко мне.
Помоги…
Помоги.
Помоги!
Помочь? Этому? Как?
Что я могу сделать, когда моё сердце почти разрывается от страха. Чернота тянула меня к себе. Леденящий ужас охватил, словно намереваясь пережевать раньше, чем сделает это клубок с отростками.
Меня притянуло почти вплотную, и вот тут я вдруг смог кричать…
2
Первое сентября.
И я закричал. Что было сил. Темнота была настолько плотной, что на мгновение мне показалось, что и сам я ослеп.
– А-а-а!!! – работала моя глотка за троих, выхватывая весь воздух из лёгких.
– Ренат, что с тобой?
Заботливый и обеспокоенный голос, прозвучавший совсем рядом, настолько контрастировал со всем, виденным мною сейчас, что я заорал ещё громче.
– Да успокойся ты! – Нотки раздражения, или мне только послышалось? – Это всего лишь сон, успокойся.
Легко сказать: «успокойся», а когда тебя затягивает чернота, какое там к чертям собачьим спокойствие?
Но орать я перестал.
– Вот так-то лучше, – с облегчением сказал голос.
Ко мне стало возвращаться чувство реальности. Заботливые и горячие ладони легли на мои плечи. Вспомнил, как меня зовут (с подсказкой, правда), увидел бледное пятно лица сбоку. Лана, моя девушка. Я в нашей общей комнате, и сейчас (крупные красные цифры парили в метре над полом) начало четвёртого утра.
– Это только сон, – повторила Лана.
– Очень уж реальный был сон, – попытался я оправдаться.
– Пить надо меньше, – сказала Лана и откинулась на подушки.
Я чуть-чуть посидел, подумал, и решил сделать то же самое. Девушка моментально прижалась ко мне всем своим горячим обнажённым и очень соблазнительным телом.
– Как же ты меня напугал, – прошептала она на ушко.
– Я и сам испугался, – обнял её, но целовать не спешил, ведь она меня обидела. – Кстати, я не пью, а вчера собралась вся компания, что мне теперь, язвенником обозваться?
– Тем не менее, вчера ты был не в силах, – многозначительно произнесла Лана и хихикнула.
– Всё я в силах был, просто тебя не хотел тревожить.
– Ути, какие мы заботливые, – выдохнула она мне в ухо и тут же игриво прикусила мочку уха.
– Я и сейчас в силах, – не сдавался я.
– Тогда докажи, – это уже было сказано так, что я при всём желании не смог бы сдержаться. Я плюнул на обиды, на сон, на не до конца прошедшую тяжесть со вчерашней вечеринки.
И доказал.
3
Тридцать первое августа.
У всех разные традиции. У нашей компании есть традиция собираться в последний день лета. Тридцать первого августа каждый из семи, где бы он ни был, приезжает ко мне домой и привозит свою долю праздника.
Это был день накануне моего ночного кошмара. Я проснулся в начале шестого, оставил Ланку в постели, оделся и вышел из дома на свою обычную утреннюю пробежку. За десять километров трусцой я составил список необходимых продуктов, который заканчивался словом: «виски» и тремя восклицательными знаками.
Вернувшись, я застал своё солнышко за приготовлением завтрака. Кстати, утро – единственное время суток, когда ей разрешалось подходить к плите.
Не успели мы помыть посуду, разбрызгав половину воды по кухне, целясь друг в друга, как прихожую огласила трель звонка. За открытой Ланой дверью высился Степан, улыбаясь и протягивая моей невесте цветы.
– Проходи, Стёп! – это хором.
Следующим пришёл Астроном – Николай Валентинович Коперский, а для нас – просто Коля. Третий звонок оторвал нас от него, а за дверью топтался Профессор (потому что маленький, толстый и лысый, а не из-за степени), он же – Семён Иванович Прямков, а для нас – Сёма.
Сёма строго глянул на меня из-под очков, словно укоряя за что-то, но выдержать паузу не удалось, и в глазах его промелькнула задорная искорка. Мы рассмеялись и обнялись, похлопывая друг друга по спине. Изо всех он был мне самым близким, если не считать Ланки, конечно.
Читать дальше