Алексей Жарков - Избранные. Гримдарк

Я выползаю из закутка и поворачиваюсь спиной к поверхности Марса, где опять поднимается дурацкое Солнце, – нечего мне там делать. Спускаюсь вниз, звонко стуча башмаками скафандра по марсианскому камню. Иду все глубже и глубже, чтобы перед смерть посмотреть на самую мякотку, самые внутренности того ада, куда меня сослало жюри присяжных в перерыве между игрой на смартфоне и чатиком про котят.

Я иду вниз в полной темноте, единственный ориентир – правая стена пещеры, к которой я плотно прижимаю ладонь. Я чувствую ее сквозь тонкую ткань скафандра, я глажу ее так же нежно, словно это бедро моей девушки (которой, конечно, у меня не было, но не бедро мужика же). Света нет, звуки мертвы, запахи стерильны, во рту пусто, работает только кинестетика и упрямо ведет меня вперед.

Впереди я вижу свет.

Подбитый дрон весело светит мне прожектором. Он указывает на дверь здоровенного, чистенького, новенького шлюза, и я радостно врываюсь в него, закрываю за собой люк, камера наполняется воздухом, я сбрасываю себя все и ломлюсь на земную базу как есть, голая, растрепанная и вонючая. Мне пофиг, уж какая есть – такая и ломлюсь.

На базе пусто – только мигают сотни мониторов, на которых я вижу множество спящих, жрущих, рыгающих, ругающихся, трахающихся и чешущих задницу людей. Я вижу множество маленьких пещер, из которых мониторы делают, нарезают картинку одной большой пещеры под названием Марс. Я вижу группы людей, где командуют мужчины вроде Петра, но есть и те, где всем заправляют женщины с короткими стрижками и недовольными лицами, или и вовсе пожилые дамы с седыми волосами и аристократическим взглядом. Но все они, абсолютно все – жалкие повелители чертовых пещер.

На одном из экранов я вижу собственное лицо. Озираюсь, нахожу камеру и подхожу к ней поближе, наклоняюсь и ору прямо в микрофон:

– Привет, ублюдки! Сейчас найду здесь кнопку самоуничтожения – мало не покажется!

Сломанный дрон за спиной откашливается – то есть, откашливается тот, кто говорит его голосом – и примирительно громыхает на всю комнату:

– Слушай, – заявляет добро так. – Да ладно, тут мы разобрались. Домой поедешь сейчас! Понимаешь, ошибочка с тобой вышла. Галочку в форме голосования один из членов жюри поставил криво, вот и отправили на Марс. На самом деле, тебя должны были оштрафовать только. Только сейчас разобрались.

– Правда? – говорю я только, в горле пересыхает.

Дрон смеется резко, отрывисто.

– Нет, конечно. Только полная дура в это поверит. Но ты дала нам классную фактуру. Была такой хорошей девочкой, верила в разное, людей вдохновляла на глупости, а теперь – ну просто посмотри на себя. Зрители делают ставки на финал сезона, так что мы его завершим бомбически и назидательно. С моралью!

– Да я не про галочку. – Дышу тяжело, ноги подкашиваются. – Ты про домой не шутишь?

И оседаю на пол, опираюсь локтями о плитку, закусываю губу до крови, чтобы сознание не потерять.

– Эй, ты чего? – говорят мне из дрона. – У нас по сценарию ты должна вернуться в родной город, рассказать об ужасах тюрьмы и посоветовать всем на Земле соблюдать законы как можно тщательнее. Так что не смей тут умирать.

– Ммм… – я не в силах отвечать, отключаюсь, бегу по темному тоннелю за белым светом, а он – сволочь такая – все ускользает и ускользает.

Прихожу в себя только сутки спустя, уже в ракете, стартующей с полярной шапки. Рядом сидит румяный пилот, сует мне приветственную фляжку коньяка, делится наушником, в котором играет самый новый земной поп-хит, подмигивает – дескать, я тебя нашел голой, отмывал сам лично от говна и грязи, поэтому видел уже везде, так что почему бы и нет на орбите?

– На орбите – только не в жопу и с презервативом, – отвечаю я ему и выкручиваю музыку в его аудиосистеме на максимум. – И ты можешь включить Боуи, а не вот это вот говно?

Грохот барабанов мог бы разбудить мертвеца. Сняв шлем, Грач тер свободной рукой виски – вечером явно переборщил, заливая страх вином. Стоявший слева Седьмой улыбался во весь рот, хотя накануне употребил ничуть не меньше. Разбойничья натура, что с него возьмешь. Седьмой уверял, будто он колдун. Может, так и есть – седьмой сын седьмого сына принадлежит дьяволу, это всем известно – вот только никаких чудес, кроме небывалой устойчивости к выпивке, от него не дождешься.

Рудольф из Гробенвальда, моложавый и стройный, облаченный в вороненые доспехи, появился перед строем. Ветер развевал яркие страусиные перья на его берете. У Грача болели глаза от одного взгляда на эти перья. Впрочем, будь он капитаном баталии, одевался бы так же – куда еще тратить безразмерное жалование? Ему вот до сих пор не удалось накопить на новый дублет, красный с черным, с десятью разрезами на каждом рукаве. Придется помирать в старом.