Анна Бойко - Чего ты боишься?

То, что она знала о бездушных, крутилось в голове, заставляя все ее существо то леденеть от ужаса перед собственной дуростью и безрассудством, то робко надеяться на чудо.

Дед стоял перед глазами, как живой. Надтреснутый старческий голос звучал в ушах:

– Бездушные, они не люди вовсе. Так… гончие отмороженные. Боли не чувствуют, холода тоже. Усталость их почти не берет. Рыщут по лесам днем и ночью, в жару, стужу и в ненастье. Выслеживают тех, кто охотится без разрешения, не по королевской милости. Гонят провинившегося, ровно зверя дикого, пока не настигнут. Если нет у тебя перстня особого, вот такого, – не повезло, живым не уйдешь. Женщина ты, мужчина, али ребенок.

– Неужто никого не щадят? – обмирая от сладкого ужаса, переспрашивает маленькая Анири.

Всё ей, дурочке, казалось, что бездушные – сказочное зло, придуманное дедушкой специально, чтобы пугать внучку. Казалось, до тех пор, пока сказка не пришла к ней под дверь.

Вкусный дым от трубочки поднимается вверх, тает в густой, темно-лиловой в сумерках листве. Дед отвечает спокойно, почти равнодушно, будто сам не верит в то, что говорит:

– Люди бают, случалось такое. Ежели человек забивает зверя ради прокорма или из милосердия, бездушные могут отпустить.

– Как же они узнают, ради прокорма или ради забавы?

– Говорят, отмороженные видят человека насквозь.

– Деда, а отчего они такие?

– От учебы в храме особом, что построен незнамо кем высоко в горах. Берут туды не каждого. Но коли уж отобрали пацаненка, быть ему бездушным. Семь лет проведет, не покидая храмовых стен, а выйдет не человек уже, мертвец сущий. Белокожий, с глазами мертвыми, холодный сердцем и разумом. Родных не признает. И люди для него с этих пор станут, что грязь под ногами.

– Что ж они, только друг с дружкой балакают?

– Если для дела нужно. А так молчат в основном.

– И никогда-никогда с живым человеком не заговорят?

– Только если перстень показать требуют. Или бездушный в помощи нуждается.

– И что, помогает им народ?

– Чаще нет, чем да. Никогда ведь не знаешь, чего от нелюдей ждать. Может, наградит за подмогу, а может живота лишит. Есть, правда, один секрет… говорят, он в бездушном человека пробуждает. Ненадолго, правда. Впрочем, так ли это – утверждать не возьмусь, сам не пробовал.

– Какой секрет, дедушка?

– На просьбу бездушного человек должен ответить, что соглашается помочь ДОБРОВОЛЬНО. Тогда гончий предложит отплатить за услугу. И оставит благодетеля в живых.

– —

Гость застонал как-то особенно жалобно, всхлипнул и затих. Этого еще не хватало! Анири навострила уши. Не понимая до конца, что ею движет, опасение за собственную жизнь или сострадание, соскользнула с печи, осторожно приблизилась, присела на корточки. Все-таки он дышал. Правда редко, тяжело, с присвистом, каждый вдох – как последний.

Помянув в который раз нехорошим словом собственную глупость, она осторожно потянула край одеяла. Мгновение – стальные пальцы сжали запястье, обманчиво-беспомощное тело метнулось взведенной пружиной и прижало Анири к полу. Она слабо пискнула и забилась.

– Сдурела девка? – вполне мирно поинтересовался сильно простуженный мужской голос над самым ухом. – Со смертью играешь?

– За что?! Я согреть тебя хотела. Пусти!

Хватка ослабла, напряженное тело мгновенно обмякло, сделалось невозможно тяжелым.

– Вездесущий… – Анири попыталась из-под него выбраться, но не тут-то было. Мужчина повернулся набок, сгреб ее в объятия и приказал чуть насмешливо (или ей показалось?):

– Хотела, так грей.

Она запоздало удивилась – оказывается, бездушный умеет разговаривать как обычный человек, не только ходульными ритуальными фразами. Понемногу успокоившись, рискнула чуть пошевелиться. Мужчина тотчас ослабил хватку, давая ей свободу. Анири повернулась к нему лицом, робко обняла, погладила по спине, как маленького.

Долго лежала без сна, сторожко прислушиваясь к каждому звуку. Холод понемногу отступал, бездушного больше не трясло, словно осиновый лист на ветру. Дыхание стало размеренным и беззвучным. Голова Анири удобно пристроилась на сгибе его локтя. Отчего-то сделалось защищенно и по-домашнему уютно, заклонило в сон.

– —

…Ее будто что-то толкнуло. Распахнув глаза, Анири некоторое время вспоминала, почему вместо уютной печки очутилась на жестком, холодном полу. В горле пересохло, неприкрытый одеялом бок промерз, затекла от неудобной позы спина. За окном занимался тусклый рассвет, вчерашний вечер казался спросонья дурным сном. Она украдкой повела рукой по шершавым доскам. Никого. Мгновенно и остро почуяла непонятную, висящую в воздухе туманной взвесью угрозу, поспешно села и обернулась.