– Хоть глаза выколи! Да тут я действительно как без глаз. Еще в такой ситуации имею чувство юмора, – хмыкнула я. – Вот только это уже черный юмор. Черный юмор! Это же бред! Что за бред?! – я стала истерически смеяться.
Смех стал постепенно перерастать в плач, унылый и мученический плач. Мало кто может понять меня, понять мою адскую внутреннюю боль. Она прожигает, бьет током, заставляет ненадолго почувствовать вкус смерти. Эта адская боль внутри. Все берет свое начало внутри нас – и радость, и боль. Сгусток тьмы коснулся большого пальца левой ноги. Я инстинктивно дернула ногой, словно пыталась оттолкнуть кого-то. Холод страха мгновенно пронзил все тело. Черт возьми, эта душевная адская боль страха. Именно адского страха. Нет уже сил ее терпеть. Нужно просто взять себя в руки. Так можно огрубеть, духовно замерзнуть. Ты становишься холодным и жестоким от боли страха. Это боль, адская боль превращает тебя в ничто, убивает смысл жизни. Замораживает тебя и твои мечты. Эта боль! Адская боль! Боль одиночества и непонимания! Страх остаться наедине с болью! Теперь я понимала, почему люди убивают друг друга. Они это делали от боли страха.
– Что это? – я попыталась крикнуть, когда что-то мягкое и прохладное коснулась меня, но необъяснимый страх сдавил мое горло, и вместо призыва о помощи прозвучало мычание.
Это просто мрак, чернота надвигались сверху. Там вообще кроме темноты ничего не было! Но давило. Тряхнув головой, я попыталась заставить себя не думать о том, что могла разом не только ослепнуть, но еще и оглохнуть, и также онеметь. Вокруг по-прежнему стояла могильная тишина, а когда я попыталась что-то сказать, не раздавалось ни звука. Мое подсознание упорно говорило, что темнота – это особая сущность, которой нужно покориться. Нет, слиться с нею! Но, организм мой сопротивлялся. Я боялась. До чертиков боялась всего, что окружало меня.
– Так и сойти с ума можно, – мысли пролетали так быстро, что я не успевала зацепиться ни за одну из них. – Ау-у-у-у! Скажите, где я? – но слова словно вязли во тьме. – Так, – протянула я, делая вывод, – значит, я здесь одна-одинешенька, и мне нужно выбраться отсюда. Сейчас успокоюсь и пойду куда глаза глядят. Авось и выйду из ада тьмы. Ада тьмы? – переспросила себя, словно смакуя, и повторила вновь: – ад тьмы! Это мой ад! И этот мир я придумала! Да! Это я придумала свой мир! Да! Это мой мир ада! Этот мир, где страх, одиночество, боль и ужасы. Да, да, это точно ад тьмы.
Пощады вопль, иль возглас нежный – скупо
Сорвется с уст; здесь умерли слова;
Здесь стянута бессмысленно и тупо
Кольцом железной боли голова;
И я, который пел когда-то нежно, —
Отверженец, утративший права!
Все к пропасти стремятся безнадежной,
И я вослед. Но вот, в прорыве скал,
Над пеною потока белоснежной,
Передо мною бесконечный зал.
Сеть кактусов и роз благоуханье,
Обрывки мрака в глубине зеркал…
– Вы разыгрываете меня? – спросила я у темноты, так как мне вначале показалось, что кто-то или я с какой-то группой играю в неведомую мне игру. Я вспоминала игры, которые устраивали на телепрограммах, но ни одна не походила на мою. – Понимаете, я не давала вообще-то своего согласия играть. Вы слышите меня? Хм-м! У меня уже паранойя! – Я повторила вопрос: – Вы слышите меня? – В ответ тишина. – Я – игрушка, – подумала я. – Паяц на ниточках. Но я доберусь до вас, кто дергает за эти ниточки. И что я сделаю с ними? – возник тут же вопрос. Я остановилась и подумала, что просто не стала бы с ними общаться. – Выпустите меня! Пожалуйста!
Но ответом мне была тишина. Да и кто мог ответить, если мысли не озвучивались. Пока я сидела и обдумывала свое положение, мне вдруг показалось, что я попала на киносъемки, где дали главную роль. Но, только почему меня не предупредили и я ужасно боюсь? Роль? Какую роль? Жертвы? Но, мне не очень-то хотелось быть в роли жертвы. Я передернула плечами. Но, выбора, кажется, не предоставили. Жертва, так жертва мысленно согласилась. Вдруг на память пришли стихи любимого поэта-символиста Константина Бальмонта, который напомнил о любимых фильмах ужасаов.
Я с ужасом теперь читаю сказки —
Не те, что все мы знаем с детских лет.
О, нет: живую боль – в ее огласке
Чрез страшный шорох утренних газет.
Мерещится, что вышла в круге снова
Вся нежить тех столетий темноты:
Кровь льется из Бориса Годунова,
У схваченных ломаются хребты, —
Читать дальше