Дмитрий Петелин - Эфир

Алкоголь все сильнее затуманивал мне мозги. Считается, что проблемы при этом должны разрешаться практически сами собой. В моем случае они только становились менее внятными, но не менее мучительными. Как будто у тебя заноза, которую надо вытащить, а ты не можешь понять: то ли она в указательном пальце, то ли в пятке, то ли еще где.

Я закрыл глаза только на секунду, ну чтобы моргнуть… а когда открыл, обнаружил, что Степа уже усаживает за наш столик двух неизвестных мне дам.

– Та-ак, – приговаривал Степа, – присаживайтесь. Вот этот парень.

Девицы представились. Лена и Катя. Вроде их было только две, одна брюнетка, вторая блондинка, но я всё равно запутался. Не знаю, что Степа им наплел, но они смотрели на меня с интересом.

– Егор, – сказал я.

Степа лягнул меня под столом.

– Петя.

Потом Степа начал городить свою обычную историю: «Мы диджеи с радио. Хотите, привет вам завтра в прямом эфире передадим? Да, конечно, песню поставим. Нет, Овсиенко у нас нет в фонотеке, зато есть „Летние слезы“, последний хит. Какая волна? 106 и 4. В прямой эфир? Конечно, можно! Да чего мелочиться, хотите как-нибудь в гости зайти?» Ну и так далее. Степа приобнял двух девиц одновременно и начал заливать про то, что Петя к тому же не просто диджей, а ночной диджей.

«Это такая особенная должность: надо одновременно спать и радио слушать. А в случае Степы – еще и трахаться. Да-да, всё одновременно. Охо-хо-хо. А вообще, если серьезно, у Пети работа опасная. Шторм недавно ночью был, помните? Еще по телеку показывали, полгорода затопило, деревья ветром с корнем нафиг выдирало, тачки переворачивало. Так вот, Петя во время этого шторма на смене был, выскочил на крышу и держал антенну голыми руками! Чтоб её ветром не унесло и чтоб эфир не пропал. Потому что, самое главное в нашей работе, знаете, что? Чтоб не было тишины! Шоу маст гоу он, понимаете? Радио должно работать всегда. Это наш долг! А там на крыше черт знает что творилось! Ветер ревет, дождь сплошной стеной, гром гремит, молнии кругом хреначат, а Петя держит! Одна молния рядом ударила, вторая рядом ударила, а Петя всё держит! А потом, представляете, прямо в Петю молния ка-аак…»

Степа треснул бокалом по столу так, что бармен из-за стойки крикнул: «Э, полегче там!».

Но Степу было уже не остановить. Девицы, открыв рот и окончательно перестав понимать, что происходит, слушали про то, как Петя пережил удар молнии, благодаря железным яйцам, которые сработали как громоотвод.

Тут я отключился от этого белого шума и погрузился в грустные пьяные мысли о своей нелегкой, несправедливой судьбе.

На самом деле я был уверен, что на мне лежало «проклятие Медсестры» – так я его называл.

Когда-то, когда я только начал интересоваться девочками, ну скажем в шестом классе. Или пятом? Или восьмом? Или к тому времени я уже интересовался… В общем, попал я в больницу с аппендицитом. Операция плевая, пока мама ездила домой за зубной щеткой, кружкой и сменным бельем, меня разрезали, нашли лишний орган, удалили его, зашили меня назад и залили йодом от груди до коленок.

Отходняк от наркоза, наверное, сопоставим с приходом наркомана. Я веществ никогда не употреблял, но подозреваю, что так и есть. Соседи по палате рассказывали, что я показывал «фак» медсестрам и матерился, они смущались и говорили: «Ой, а такой хороший мальчик…» Потом я засыпал, опять просыпался, матерился, засыпал и так несколько раз. Всю ночь после этого я безостановочно блевал.

Две недели я пролежал в больнице и увидел много нового. Увидел деревенских пацанов, которых сдавали в больницу родители, чтоб пару недель поэкономить на еде. Они в столовке набивали хлеб в карманы, про запас. Тогда я осознал, что живу довольно неплохо. Можно даже сказать, с некоторыми излишествами. Увидел уборщиц, которые испытывали к только что прооперированным и перепуганным детям такие же чувства, как надзиратели на Колыме к политзаключенным. Помню, мудрая мама принесла тогда пакет с конфетами, сказала подарить их самой злобной уборщице и поздравить её с Красной горкой. Я так и сделал. После этого она орала во всех палатах, кроме нашей.

Еще я узнал, кто такие медсестры. Узнал, что укол они могут поставить быстро и небольно, «хлопком», а могут медленно вводить иглу, как положено, – и будет больно. Это, собственно, и был главный критерий оценки медсестер. Шпана, обитавшая в палате вместе со мной, имела свой взгляд на медсестер. Их интересовало больше, что у них надето под халатом. Вернее, они страстно надеялись, что ничего. Нетрудно догадаться, что главной доблестью было заглянуть в вырез халата, пока тебе делают укол. Но я тогда действительно числился хорошим мальчиком и такого себе не позволял.