Елизавета Сагирова - Вниз по течению. Книга первая

Мужики зашевелились, начали переминаться на месте, словно готовясь к некой утомительной, но необходимой работе. Один извлёк из кармана шуршащий целлофаном свёрток, и Натка уставилась на этот свёрток, как кролик на удава, почувствовав исходящую от него основную угрозу. Предчувствия её не обманули – из шуршащего целлофана появился, хищно поблёскивая иглой, шприц, наполненный прозрачной жидкостью. И вот тогда, поняв, что групповым изнасилованием дело не ограничится, Натка, наконец, заставила себя двигаться.

Нет, она не схватилась за бутылку, даже в такой ситуации стараясь не навлечь на свою бедовую голову ещё большие несчастья. Она просто бросилась к стене гаража, подальше от приближающихся к ней мужчин, заметалась там перепуганным зверьком…

– Не надо, не надо меня ничем колоть, я сама всё сделаю! Пожалуйста, не на…

Её не слушали. Троица действовала слаженно и чётко, словно им не впервой было загонять в угол истошно визжащих девиц, сбивать с ног, прижимать к полу… И ведь скорее всего, действительно, не впервой.

Забавно, но последним, о чём успела пожалеть Натка перед тем, как холодная игла ткнулась ей в вену, надолго погружая в темноту, была так и не допитая ею бутылка водки, оставшаяся сиротливо стоять возле опустевшего дивана…

Натка просыпалась тяжко.

Но то, что для обычного человека было бы кошмаром наяву, для алкоголика – ежедневная, а чаще ежеутренняя реальность. Когда ты пьёшь длительными запоями, то даже не помнишь, как это – проснуться с ясной головой, с приятно расслабленным отдохнувшим телом, с миром в душе. Проснуться, зная, что весь предстоящий день лежит перед тобой незапятнанным белым полотном. Проснуться без судорог бьющегося об грудную клетку сердца, с трудом гонящего по венам густую вязкую кровь, без дрожи внутри, когда кажется, что трепещет каждый орган, без мерзкой вони во рту, словно там переночевала целая компания бомжей. И без единственного оставшегося во всей вселенной стремления – срочно найти то, что может принести хоть малейшее облегчение, хоть минутное спасение от надвигающейся жути: добавить, догнаться, похмелиться, хоть и знаешь прекрасно, что не похмелье сейчас твоя проблема, а нечто куда худшее. Но стараешься об этом не думать, словно одно упоминание страшного слова может удесятерить твои мучения.

Абстяга. Ад на земле. Зияющее тёмное пограничье между двумя мирами: привычным, пусть порой и невыносимо жестоким к таким людям, как Натка, и тем, другим миром, о существовании которого не подозревают умеренно пьющие счастливчики. Тот мир всегда рядом, по другую сторону повседневной реальности, он связан с ней неразрывно, как тень с человеком, он безмолвен и незаметен до поры до времени, но это не делает его менее опасным.

Натка видела людей, которые переступили черту, слишком долго пробыли в пограничье абстяги, слишком далеко зашли в другой мир, и сами стали другими.

Витин друг Валёк трое суток жестоко болел, не в силах сползти с брошенного на пол матраса, слабо просил воды и мочился в банку, а ночью вдруг поднялся чёрной тенью, грациозно и бесшумно, словно призрак над собственной могилой. Поднялся, и, не издав ни звука бросился на Витю, чтобы вцепиться скрюченными пальцами в его горло. Тут бы наверно и распрощался Витя со своей неудавшейся жизнью – настолько неожиданной и яростной была эта атака, если бы ещё не спавшая по счастливой случайности Натка, которая схватила с подоконника утюг и обрушила его с размаху на плешивую голову Валька.

Нет, Валёк не упал в беспамятстве, как этого можно было бы ожидать от измученного, несколько суток не евшего человека. Он бросил душить хрипящего Витю, выпрямился, и до ужаса медленно повернулся к Натке. Она навсегда запомнила этот взгляд. Налитые кровью глаза, полные не злобы или безумия, как можно было ожидать, но – смертельного ужаса. Ужаса перед чем-то невидимым ей, перед тем, в чьём образе предстал вдруг для Валька злополучный Витя, пытающийся сейчас отдышаться на полу. Это что-то или кто-то спасло тогда Натку, потому что Валёк её не увидел, он увидел нечто за её спиной. Нечто такое, что заставило его лицо потечь как расплавленный пластилин, исказиться до неузнаваемости и затем скомкаться наподобие обрывка бумаги. Это выглядело так страшно, что Натка шарахнулась в сторону, уставилась туда, куда был направлен безумный взгляд Валька, разом забыв, что только сам Валёк и представляет единственную угрозу в этой комнате. Но она ничего не увидела, это видел только он, это было лишь для него. И, страшно закричав, закрыв лицо руками, как насмерть перепуганный ребёнок, он развернулся и бросился в окно, разбив стекло своим тщедушным телом…