Эрнест Орнелл - Умирая, подумай о ближнем

Какой-то шум неподалёку потревожил мой сон, но я, проворчав какое-то ругательство, только покрепче завернулся в плед и повернулся прочь от своего соседа. Привыкший к подобному моему поведению, он только приблизился и нетерпеливо толкнул меня в бок. Его холодное прикосновение заставило меня скрючиться и, открыв глаза, я глубоко вздохнул, чтобы прочистить своё сознание от остатков сна.

– Уже пора? – спросил я, убирая наушники и проверяя время. Мой сосед что-то ответил, но я не смог разобрать ни слова: его речь путалась, как будто он говорил откуда-то с морского дна.

– Сейчас, подожди, – помахал я ему рукой и, сев прямо, расслабил свой взгляд. От самых кончиков пальцев до шеи разлилась сладостная истома, и я погрузился в транс.

– Пора на волонтёрство, говорю, – расслышал я наконец слова соседа, – Опоздаем ведь.

Я поднял голову и посмотрел на него: гигантский белый змей заполнял почти всю мою комнату, а под его кожей постоянно происходило какое-то движение, как будто он непрерывно линял. Его чёрные, бездонные глаза безо всяких зрачков следили за каждым моим движением, каждой моей мыслью.

– Ты прав, опоздаем, – кивнул я и потянулся, – Давай по-честному. Проголодался? – спросил я и улыбнулся ему. Он только наклонил голову и, недовольно хмыкнув, спрятал голову в кольца своего туловища в поисках хвоста.

– Пойдём, пойдём, поедим, – примирительно сказал я соседу и, поднявшись с кровати, положил руку на изгиб его бесконечного тела, доходившего в высоту до потолка. Его плотные мышцы и крупная, холодная чешуя успокоили меня, и я мягко похлопал по ней: когда-то его близость казалась невыносимой, но со временем я сумел к ней привыкнуть.

– Рис? – спросил он тихонько, выглядывая глазами-пуговками из-за своего тела.

– Рис.

– А яйцо сверху разобьёшь?

– Разобью, – ответил я ему, и моё лицо обмякло в тёплой улыбке.

– А лук зелёный сверху? – всё допытывался он, едва заметно подрагивая от нетерпения с каждым моим ответом.

– Конечно. Всё, как ты любишь, Урча, – кивнул я и протянул ему руку. Змей уставился на ожог на моём предплечье – печать нашего договора, – придумывая новые условия.

– У окна поедим? – как будто улыбаясь, продолжил он вымогать всё больше и больше удовольствий, прекрасно зная, что без него я не смогу покинуть свою комнату.

– У окна, у окна, – начал терять терпение я, – Ты ж сам говорил, что опаздываем. Залезай быстрее, мне умыться ещё надо.

Ничего не ответив, Урча страшно изогнулся и рванул ко мне. Его гигантская голова, способная проглотить меня целиком, тут же истончилась, сжалась, и, приземлившись на мой шрам на предплечье, он начал виться кольцами вверх по моей руке и, опираясь о меня, пропадать где-то за спиной. Когда кончик его хвоста соскользнул с плеча, я ощутил его призрачное присутствие: он принял своё привычное положение, надкусив хвост и превратившись в белоснежный ореол за моей спиной.

Присутствие Урчи успокаивало меня: не обращая внимание на кровавое месиво своего лица, я умылся безо всяких уколов вины и приступов паники. Под веками защипало: моё помешательство усугублялось, и я уже не видел в зеркале своих глаз и даже не воспринимал пространство своего тела. Урча тут же расцепился и погладил холодным хвостом место ожога, как будто убеждая меня в том, что и это тоже пройдёт. Я мысленно поблагодарил его и, мягко отогнав его обратно в кольцо, начал пытаться промыть свои глаза: змей забрал всю боль, но я не хотел ходить с раздражением остаток дня.

Когда мы перебрались на кухню, он воплотился у меня на плече, чтобы проследить, ничего ли я не забыл. Урча по-хозяйски скользил языком по стеблям зелёного лука, которые я подносил к его лицу, чтобы выбрать самый ароматный из них. Когда привередливый змей наконец-то выбрал необходимое, я промыл ингредиенты и, достав разделочную доску, потянулся за ножом. Мои пальцы замерли в миллиметре от рукояти, и я тяжело задышал, не отрывая от неё свой немигающий взгляд.

– Если ты это сделаешь, я буду рядом, – мягко прошипел мне Урча в ухо, – Если решишь подождать – тоже буду рядом. Ничего страшного в этом нет, – успокоил он меня, и, закрыв глаза, я несколько раз вздохнул, чтобы успокоиться.

Открыв окно золотистому июньскому рассвету, я поставил тарелку рядом с рамой. Урча нетерпеливо мотал своим телом влево-вправо, свесившись с моего плеча и практически погрузив свою пасть в тарелку: золотистый желток в тарелке интересовал его гораздо больше мягкого рассвета, осыпавшего своим переливчатым жемчугом редкие, стремительно мчавшиеся куда-то облака.