Эрнест Орнелл - Умирая, подумай о ближнем

– Урча, вылезай. Мы спешим, – подозвал я его к себе и махнул рукой.

– Ты умрёшь точно так же. В одиночестве. Брошенный и забытый, – с горечью чеканил он слово за словом, – Точно так же, как он, ты попытаешься протянуть кому-то руку. Знаешь, кто её протянет тебе в ответ? Никто. Всё, что ты пережил, останется всего лишь пятном на моей чешуе. Скажи мне, оно того стоит? Стоит ли это спокойствия тех, кто отворачивает свои глаза – отворачивает их точно так же, как те, кто шли сейчас до тебя? – кричал он мне вслед, – Скажи мне, сердобольный ты дурак, оно того стоит?

– Так чего ты от меня хочешь?! – закричал я, повернувшись и зашагав к нему. Гравий, что вылетал из-под моих подошв, прорастал в пыли каменными лилиями, чьи лепестки тянулись вверх, к ржавым подпоркам эстакады, изуродованными, скрюченными пальцами шестипалой руки, – Ты хочешь, чтобы я заставил всех ощутить этот страх на себе? Хочешь, чтобы они снова боялись тебя? – гневно процедил я, ударив рукой о колонну, под которой лежало воплощение Уробороса. Ментальная проекция последовала вслед за плотью, и где-то вверху затряслось, покрывшись узорами трещин, бетонное покрытие, – Хочешь напомнить всему миру, какой ты страшный и неизбежный?! Хочешь запугать весь мир до немощи, ублюдок?! – опять вскричал я и снова ударил по колонне, заставив небольшие кусочки падавшего бетона оцарапать моё лицо. Слёзы смешались с кровью, и, скользя двумя руками по колонне, я медленно сполз вниз, оставляя на бетоне глубокие борозды от своих когтей.

– Взгляни на себя, – яростно прошипел мне Уроборос, – Взгляни на своё лицо. Взгляни на свои руки. Ненавидишь себя? Хочешь умереть – или, того лучше, убить себя сам? – спрашивал он меня, – Взгляни на себя!! Всю твою ненависть, твою горечь – да господи, всю твою боль – возьми их и помножь на сотню – на миллион! – и ты не получишь даже частицы всей той боли, что испытал я!! – закричал он, обхватив обмякшими руками мою голову, – Сколько историй, подобных твоей, я пережил в ваших телах, а? Как думаешь, скольких я отправил на эшафот забвения? Сколько историй, сколько судеб были стёрты в моей сброшенной коже? Сколько боли уже было и сколько ещё будет?! Сколько ещё ты собираешься позволять этому продолжаться? Ты всё держишься и держишься за своё понимание их невинности – Их! – этого безликого, безразличного большинства, которое только и может, что закрывать глаза на проблемы и боль – свои, чужие, чьи-то – да кому какое дело! Думаешь, я не хочу умереть?! Думаешь, я не хочу, чтобы всё имело хоть какой-то смысл?! Это моя природа – бессмысленность, неизбежность! Это моя природа, точно так же, как твоя – дать остальным понять – понять без всякой тени сомнений – что им дано и что их ждёт в конце! Так почему ты не готов её принять, почему ты не готов положить этому конец?!

Мы долго молчали, тяжело дыша. Уроборос медленно успокаивался, следуя за моим замедлявшимся пульсом.

– Я всё ещё один из них, Урча, – ответил я ему, – И я всё ещё их люблю. Ты не смог воплотиться со времён Сотворения – значит, каждый из нас держался. Не пропускал тебя. Я собираюсь это продолжить, Урча, – убедил я себя, – Я собираюсь сдерживать тебя, чтобы ты не проник дальше. Или, по крайней мере, свести ущерб от твоей сущности к минимуму.

– Хорошо, – ответил он уже значительно более спокойно, – Прости, что прорвало так. Я очень сильно устал.

– Я знаю, Урча, – со слезами на глазах и тяжело дыша протянул я ему свою руку, – Хотя нет, не знаю. Представить себе не могу, как ты устал, если честно. Но всё, что я могу – это быть рядом, правда? – слабо улыбнулся я ему, и он мягко скользнул по моей руке.

– Это всё ненадолго, – выдохнул он, сплетаясь в кольцо на своём привычном месте.

– Ты о чём? – спросил я было его, но он наигранно-устало закрыл глаза, закусив свой хвост.

– Обо всём понемногу, наверное, как обычно, – усмехнулся я, подходя к остановке электрички. Вдруг я вспомнил что-то важное и, отойдя подальше от скопления людей, прошипел ему: – Больше никаких вселений в трупы, ты меня понял? У нас был уговор.

– Уговор был между твоим персонажем-манифестацией и его собеседником, – устало проговорил он, – Он не имеет никакой силы в отношениях между нами.

– Любой диалог в моём творчестве – две, три, сколько угодно сторон – это искажённый разговор с тобой, разве нет? Теперь кончай строить из себя юриста и обещай больше не вселяться в трупы, – отчеканил я в пространство за моей спиной. Его хвост скользнул по моей шее, и на мою ключицу тонкой струйкой побежала кровь.