Леонид Бабанский - Практика соприкосновений

Вооружившись такими сведениями и глубоко вздохнувши, я распорядился взять девушку на перевязку, а поскольку её нигде, ни в одной палате не было, сам пошёл на розыск. Обнаружить Анастасию мне удалось по внешним приметам в окружении подружек, уверенно стоящую на костылях и одной ножке. Когда я решил оторвать её от захватывающей беседы, поймал себя на том, что чуть-чуть не назвал её по имени Лариса.

– Анастасия! – сказал я очень строго.

– Чего? – оборотилась она ко мне с недовольным видом.

– Того, – ответил я почти в том же тоне, – что изволь, девушка, на перевязку.

– С какой радости? – фыркнула она. – Меня уже сегодня перевязывали. Хватит.

– А я говорю – пошли.

– Слушай, – возразила Настя, – ты кто такой?

– Я, заметь, твой новый врач. Травматолог-ортопед. С сегодняшнего дня.

– С сегодняшнего дня? А раньше кем работал?

Девушки хихикнули.

– Да где как. В разных местах. Вот пойдём, всё тебе расскажу, – ответил я и подумал: главное – заинтриговать.

– Пошли, – вздохнула Настя, – а мне хуже не будет?

– Не будет, – успокоил я девушку. – Потому, что хуже некуда, ты даже не сомневайся.

Прискакали мы на трёх ногах в гнойную перевязочную. Снял я бинты, гипс, и всё это, для начала, выбросил. Медсестра чтоб не сомневалась – нога попала в другие руки. Посмотрел рану со всех сторон. Составил такое впечатление, что я хоть молод и, возможно, глуповат, но стопа у девушки живая. И девушка живая, даже слишком, так и вертелась, сидя на каталке, так и подтыкала со всех сторон под себя халатик, чтобы мне никак не удалось увидеть, что там на ней ещё надето. Сплошная синегнойная палочка, обломки костей, лишённые надкостницы, дефект мягких тканей, но пальчики розовые. Вот, что я увидел. Это был шанс.

Соорудив новенькую повязочку, с бантиком из марли, мы с ней вышли в коридор для серьёзного разговора, который, правда, никак не получался. Слишком смешливая досталась пациентка. И непоседливая.

– Ну, что, Настенька, – сказал я ей, – как ты насчёт ампутации?

– Я? – удивилась Анастасия. – Никак! Я уже говорила. Нет, и всё. Можно идти?

– Нет, нельзя. Ты знаешь, что может быть?

– Знаю. Я лучше умру. И вообще, мне уже хорошо. Ты слышишь? Как ты перевязал мою ногу, она больше не болит.

– Тогда скажи… Ты зачем там, на заводе, взяла этот самокат? Тебе разрешал кто-нибудь?

– Нет. Сама взяла. Просто захотела и взяла.

– Ага… – сказал я очень глубокомысленно. – А дядюшка твой там же работает? Он на твоём заводе кто, замдиректора?

– Нет, – насторожилась Настя. – Начальник отдела…

– Значит, начальник, – продолжал я гнуть свою линию. – Так ты вот что должна знать: если с тобой что-нибудь случится, я дядьку твоего в тюрьму посажу. Можешь быть спокойна.

– Дядю… в тюрьму… А за что?

Тут уж я знал, что ответить.

– Ему на суде объяснят, за что. За тебя, конечно.

– Не может быть.

– Может. Ещё как может. Ты меня не знаешь. Я лично заявление напишу, и вся больница его подпишет. Тебя, видишь, все любят, а ты никого не слушаешься. Только здесь не завод. У нас всё по-взрослому. Чуть что не так – сразу тюрьма. Понятно?

– Понятно, – пролепетала Настя.

– Тогда вот здесь распишись…

Анастасия расписалась в указанном мной месте неизвестно за что, потому как глаза её были полны слёз. Сразу же после смеха. Но рядом находились подписи её родственников о согласии на операцию.

– Слушай, – сказала она мне напоследок. – Ну давай хотя бы только пальцы…

– Настенька, ты ведь знаешь. Нам с тобой пятка не нужна. Мешаться будет. Потому – в нижней трети голени…

Я проводил её до постели, где она и упала лицом в подушку.

А меня в коридоре ждали уже всёпонимающие медсёстры.

– Вас к Шефу, Алексей, – сказала мне старшая.

Шеф сидел за своим столом, весь напряжён и лицом черен.

– Рассказывай. Что там у тебя, насчёт девчонки, – потребовал он.

Я положил перед ним историю болезни.

– Там её подпись.

– Согласна?.. Хорошо. Завтра в девять. Первым номером. Ты ассистент. Только запомни: когда я говорю, в девять, это не когда больного в девять в операционную подают. В девять начало операции. Начало операции, это когда разрез кожи. А если в девять только человека завозят, это называется задержка. Задержка операции! Надо повторять или не надо? Всё, свободен.

Я подумал тогда – что же это он такой сегодня дёрганый? Я уже всякого его видел, и весёлого, и сердитого, и раздражённого, но такого – впервые. Мне показалось, что мои приключения ещё только начинаются.