Леонид Бабанский - Практика соприкосновений

– Тебя, знаешь, ни на пикник нельзя взять, ни на похороны. Нашла, когда про лифчики рассуждать.

Веселье наше продолжалось до позднего вечера. Мне показалось даже, что не обо мне там шла речь. Какой-то я для такой изысканной компании непродвинутый. Над землёй неприподнятый. Деньгами необеспеченный. Хотя, конечно, я принадлежал к семье одного из городских начальников, может быть, не самого высокого ранга, но всё-таки… Свой человек. Я, на мой взгляд, девочек не слишком впечатлял. Или разные цели были у нас, или, может быть, разные устремления. Их интересы мне были понятны, отчасти даже близки: музыка, музыка, ещё раз музыка. И женское барахлишко. А мои… мне и самому-то были неясны. Прежде всего – смерть. Я смерти побаивался, хоть знал, что всё равно умру когда-нибудь. Страх смерти передался мне явно от родителей, работников тех самых органов, где они находились от смерти постоянно в самой непосредственной близости. Я даже знал, где живёт смерть. Например, между вагонным колесом и рельсом. Ещё она висела на мостовых перекладинах, сидела в дырке отцовского пистолета. Шансов родиться, получается, у меня было намного больше, чем потом, после рождения, погибнуть. Это я так, эмпирически вычислил, но уточнить у кого-нибудь, существуют ли иные точки зрения, было просто невозможно, даже в библиотеке. Там, в книгах, мушкетёр на мушкетёре – бей, коли, стреляй в разные стороны, городи горы трупов, порождай смерть… Хотя, вот один-единственный Мой Автор, похоже, мог бы что-то посоветовать. И объяснить.

Когда мы с Ларочкой в тот вечер, наконец, остались одни, то она сунула мне в ладонь свою ладошку и сообщила такую новость:

– Ты знаешь, мне Борька звонил.

– Не знаю, – насторожился я, – откуда мне знать?

– Потому, что вообще ещё никто не знает. Он такой чудак, ты не представляешь. Так трогательно со мной прощался, можно подумать неизвестно что.

– Ну почему, известно… Ты ему глубоко симпатична.

– Что ты сейчас имеешь в виду?

– Что он тебя любит, что же ещё… Ты, разве, не догадывалась?

– Ах, вот оно что… Нет, не догадывалась. И ни малейшего повода я ему не давала. Запомнил?

– Да.

– Очень хорошо запомнил?

– Конечно!

– Так это ещё не всё. Он столько начудил, не представляешь!

– А что он начудил?

– Оркестр бросил! Всё, говорит, больше ходить не будет. Раз у него со слухом непорядок, ну и всё такое. Говорит, давно собирался.

– Вот это да, – пробормотал я, – далеко дело зашло. А как же теперь его музыкальное училище?

– В том-то и дело, что никак. Бросил! На днях пойдёт документы получать.

– Наверное, большая неприятность. И что делать? Куда он потом?

– Ты только о нём не беспокойся. Поступит.

– Он, что, в институт собрался? В какой?

Ларочка улыбалась, смеялась, вся в тонусе, даже в каком-то лёгком возбуждении.

– У нас, в оркестре, так говорят: ума нет – иди в пед. Стыда нет – иди в мед. Боря будет поступать в педагогический, на математику. Всё теперь решил забросить. И музыку, и друзей. Чтобы мы его не беспокоили. Теперь он, видишь ли, готовится к экзаменам.

– Вот, значит, как тема повернулась…

Последнюю фразу я произнёс, когда мы стояли уже возле Ларочкиного подъезда. Она щебетала всю дорогу, я что-то отвечал. Но помню только, как она меня поцеловала на прощанье и сказала:

– Думай, Лёшечка. Думай, что будет дальше. Только скорее думай.

Я и призадумался. Конечно, сидя в библиотеке. Борис оказался совершенно недоступен, а Колька с Витькой советники были плохие. На столе у меня всегда находился мой Автор, вернее, его две книжки. Больше не попадалось, ещё не были изданы в Союзе. Остальные издания я научился читать быстро, без всяких курсов, но именно читать, а не просматривать. Я читал по диагонали – сначала предложение, потом абзац, потом два абзаца. Больше трёх абзацев прочитать таким способом не получалось, но, в общем, такой скорости мне было достаточно, чтобы текст запомнить, и книжку осознать. Потом, в институте, подобные навыки мне здорово помогали. Не каждый учебник мне удавалось так освоить, но, впрочем, смотря какой. А вот у моего любимого Автора я разглядел один рассказ, над которым здорово задумался. В том рассказе дело обстояло таким образом, что одному парню, непонятно даже, какому, часто снилась одна и та же девушка, тоже непонятно, кто. Во сне они друг с дружкой трогательно общались, даже насмерть влюбились, но встретиться не могли ни во сне, ни наяву. Во сне боялись проснуться и растеряться навсегда, а наяву – не знали, где они и кто такие. И где им следовало бы искать место встречи. Казалось бы, катастрофа. Провал, ничего у них не выйдет, кроме случайных свиданий. Но нет же! Я сообразил, что им следовало сделать, одно-единственное.