Сергей Корнеев - Пятерня

Но с мочой, пусть в тот момент он сделал шаг в верном направлении, получилась мерзость.

Он придумал мучить пленника жаждой. А когда тот два дня спустя слёзно молил о глотке, справил нужду в эмалированную кружку. Пленник мгновенно опорожнил ёмкость. Его кадык скакал по горлу, как мячик для пинг-понга. Валера не сдержал отвращения.

Валера на вид был потешным мужичком глубоко за сорок.

Низкий, с толстыми щеками, видными, как говорят, со спины, и ранней лысиной. В студенчестве приятели прозвали его «Монах» – голая «опушка» появилась на третьем курсе, словно выстриженная на манер средневековых послушников. Он носил просторные светлые рубашки с коротким рукавом и умел обезоруживающе улыбаться. При знакомстве с ним, людям казалось, что это огромный щенок протягивает лапу. Но Валерий умел быть невероятно убедительным.

В тот день, когда он придумал скормить пленника самому себе, он привычно устроился в кресле и перебирал газетные вырезки о «живодёре из Конаково», как маньяка прозвали газетчики. Журналисты не скупились на подробности. Кровь на зернистых фотоснимках даже при цветной печати всегда была чёрной. Валерий вглядывался в знакомые разводы, и изнутри поднималась, распуская кольца, такая же чёрная змея. Он дразнил её, чтобы пробудить ото сна ярость. Примитивную жажду чужих страданий. Ведь даже пытки приедались, когда превращались в повседневную рутину. Нервам нужен электрошок. Встряска. Подобные впечатления он черпал в воспоминаниях.

Но одна фотография не попала в газеты. Пусть и разлетелась по сотне аморальных сайтов, которые помешанные на насилии психи вели для таких же психов. Женщина была беременной. И ещё живой, когда маньяк вскрыл живот и изнасиловал её.

Чувства пробудились.

Ненависть. Страстное желание убивать. Медленно. Он бросил взгляд на настенный календарь с перечёркнутыми накрест датами – очередной месяц подходил к концу. Его прошиб холодный пот, к горлу подкатила тошнота. Он прикоснулся к ключу, как к оберегу, дающему силу.

Но принялся за готовку лишь спустя пару дней.

***

Непрекращающиеся пытки, голод и заточение в подвале сломали что-то внутри самого механизма жизни. Чувства изменились. Пленник слышал шорохи и голоса людей, которых рядом никак не могло быть. Ощущал прикосновения к коже и покусывания. Зрение сузилось до обрамленного тьмой туннеля. И только ключ от замка, который мучитель носил на шее, горел ярче, чем стоваттная лампочка. Когда тюремщик спускался по лестнице, мужчину слепил пляшущий силуэт ключа.

В подвал Валера спустился с увесистым колуном.

Тот принадлежал ещё деду, но служил исправно, как и семьдесят лет назад. Тяжёлый тупой «клюв», разбивающий чурбаки, изъела ржавчина, такого же яркого цвета, как огненная дедовская щетина. И инструменту, и человеку они шли. Валера замахнулся и обрушил дробящий удар на правую стопу пленника. По подвалу разнёсся особенный звук – щелчок ломающейся кости, приправленный влажным чавканьем, с которым колун промял плоть. Узник заверещал.

За несколько ударов Валера отъединил половину стопы. Не торопясь. Хирургическая точность, которую дал бы топор, была неуместной. Он отщипывал от тела кусок. Сграбастал кровоточащий обрубок и повертел перед человеком на цепи.

На кровоточащий отруб Валерий плеснул прозрачную жидкость из пластиковой бутыли. Плоть словно прижгло огнём. Казалось невозможным превзойти боль, с которой отламывали ступню. Но тридцатисемипроцентная пергидроль пролилась дождём из напалма. На обрубке взбухла шапка розовой пены.

– Убей!

Однако впалый живот вдруг ответил громким урчанием. Валера фыркнул в ответ, и поднялся прочь. Кровь капала за ним на ступени жирными кляксами. Вскоре сквозь доски пола пополз аромат готовящегося мяса.

***

Валерия разбудил топот босых ног по полу.

Сын ходил уже в третий класс, но до сих пор не растратил детской нежности. Субботним утром родители оставались в кровати дольше обычного и не спорили, кто должен собирать ребёнка в школу. Мальчик проснулся вместе с летним солнцем и поспешил в родительскую кровать, чтобы прижаться к матери.

Холодные пятки врезались в толстый живот Валеры.

Он пробурчал, что ему мешают выспаться в заслуженный выходной. Неделя выдалась тяжёлой. От работы колуном болели мышцы. Но в то же время он испытывал бесконечное счастье из-за близости сына. Он уткнулся носом в детскую макушку и глубоко вдохнул сладкий запах волос. Растрогался, не сдержал чувств и смачно поцеловал в темя.