Серый свет палаты интенсивной терапии упал на серые простыни и серое лицо моего сына.
Серый дождь струился по серому окну.
Он умер, когда я держал его за руку.
И мир тут же обрел цвета. Яркие цвета, слишком яркие, слепящие. Вот и карие, уже невидящие глаза Бенни стали самыми карими, самыми прекрасными глазами, которые мне доводилось видеть. И светло-синие стены палаты, казалось, не из штукатурки, а из воды, будто я попал в бурное море. Зеленая точка на дисплее, вычерчивающая прямую линию, ярко сияла, ловя мой взгляд. Синие водные стены надвинулись на меня. Я услышал торопливые шаги: медсестры и дежурный врач бежали к палате, отреагировав на показания телеметрии. Но до того, как они переступили порог, меня захлестнуло синей приливной волной, унесло в синие глубины.
* * *
Я ликвидировал свою фирму. Прекратил переговоры о новых проектах. Те, над которыми уже работал, быстренько передал другим архитектурным компаниям, разумеется, тем, что могли полностью справиться с заданием ничуть не хуже меня. Все мои подчиненные получили более чем щедрое выходное пособие, большинству я помог устроиться на новую работу.
Все свое состояние я перевел в казначейские сертификаты и консервативные ценные бумаги, то есть инвестиции, которые не требовали постоянного контроля. Перед искушением продать дом я устоял, просто закрыл его и нанял сторожа, чтобы приглядывал за ним во время моего отсутствия.
Значительно позже Хола Шина я пришел к выводу, что и одно здание, спроектированное человеком, не стоит усилий, затрачиваемых на его возведение. Даже величайшие сооружения из камня и стали лишь щекотали честолюбие, но, по большому счету, не могли оставить следа в истории. И если смотреть на ситуацию в контексте бескрайней холодной вселенной с триллионами звезд, светящих на десятки триллионов планет, даже пирамиды казались такими же хрупкими, как оригами. В темном свете смерти и энтропии даже героические усилия и гениальные решения казались сущими пустяками.
И взаимоотношения с родственниками и друзьями обладали не большей прочностью, чем хрупкие человеческие монументы из камня. Я как-то сказал Бенни, что мы живем в памяти, в генах, в доброте, которую наша доброта пробуждает в других. Но теперь все это представлялось мне таким же иллюзорным, как струйки дыма на резком ветру.
Но, в отличие от Хола Шина, я не стал искать утешения в религии. Никакие удары не могли пробить брешь в моей навязчивой идее.
Я думал, что религиозная мания – самый страшный ужас, какой может выпасть на долю человека, но теперь понял, что есть ужас и пострашнее: ужас атеиста, не способного поверить в бога, который уже не верит в важность человеческой жизни, а потому ничего не находит ни в красоте, ни в удовольствии, ни в добрых делах.
Ту осень я провел на Бермудах. Купил шестидесятишестифутовую яхту с мощным двигателем, научился ею управлять. В одиночку отправился в плавание по Карибскому морю, посещал остров за островом. Иногда на малой скорости сутками плыл куда глаза глядят. Потом, охваченный внезапным желанием не терять времени, поспеть куда-то, мчался через бескрайние просторы, как будто боялся опоздать.
Устав от Карибского моря, я отправился в Бразилию, но Рио наскучил мне через несколько дней. Я стал богатым туристом, кочующим по пятизвездочным отелям, перелетающим из одного конца света в другой. Побывал в Гонконге, Сингапуре, Стамбуле, Париже, Афинах, Каире, Нью-Йорке, Лас-Вегасе, Акапулько, Токио, Сан-Франциско. Искал что-то такое, ради чего стоило жить, хотя подсознательно понимал, что искомого мне не найти.
Несколько дней думал, что смогу посвятить жизнь азартным играм. В случайном разбросе карт, во вращении рулетки я увидел странную, необузданную волю судьбы. Я подумал, что, плывя по реке случайности, окажусь в гармонии с бессмысленностью и хаосом вселенной и, таким образом, обрету покой. В течение недели я выигрывал и терял состояния, но, наконец, отошел от игорных столов, лишившись ста тысяч долларов. То была малая толика миллионов, которые я мог потратить, но за эти несколько дней я понял: никакой хаос случайности выбора не может заставить забыть о конечности жизни и творений рук человеческих.
Весной я вернулся домой, чтобы умереть. Не знаю, хотел ли я покончить с собой. Или, потеряв желание жить, возможно, верил, что смогу лечь в знакомом месте и сдаться смерти без необходимости накладывать на себя руки. Я еще не мог сказать, как я умру, но знал, что смерть – моя цель.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу