А. Райнер - Заглянувший. Исповедь проклятого

Я брел, шатаясь от опьянения по ночному городу, в котором бурлила жизнь вне зависимости от таких условностей, как часы и минуты. Деревья скинули с ветвей золотой наряд, отчего город потерял последние краски, став серым и тоскливым. Преждевременный холод напевал о потерянном времени. Я думал о том, что стоило увезти ее отсюда. Нужно было вместе улететь в какую-нибудь тропическую страну, где люди ходят круглый год в одних и тех же сандалиях и постоянно улыбаются.

А что теперь? Тусклые листья под ногами, безрадостное небо, неуверенный дождь день и ночь роняет капли на остывшую землю. Может, я разучился смотреть на мир?

Но я смотрю на него! Смотрю по сторонам, а взгляд проскальзывает к небу, не уцепившись ни за что. Там – стаи птиц, улетающих прочь, к теплу, к солнцу. Им есть куда лететь.

– Вы хотели бы узнать смысл жизни? – прервала мои мысли девушка, протягивая яркую брошюру.

– Может сразу квартиру отписать? – бросил я, не замедляя шага.

Девушка побежала следом, тараторя:

– У нас не секта! Мы помогаем людям вновь полюбить жизнь!

– Тогда у тебя еще полно работы, – заметил я, кивнув на снующих мимо людей со вселенской тоской в глазах.

– А что на счет вас? – спросила девушка, едва поспевая за мной.

Я остановился, достал из кармана сигарету. Девчонка пытливо смотрела, позабыв про брошюры. Думает, что все знает. Думает, что может чему-то научить. Затянувшись, я медленно выдохнул дым ей прямо в лицо, а затем произнес ровным голосом:

– Я счастлив.

Она закашлялась, и я быстро скрылся в потоке людей.

Колкий мороз, гололед и потерявшееся до весны солнце вынуждали их скорее торопиться по домам. Всегда удивляли эти безостановочные толпы – конвейер жизни. В этой гонке обесцвеченных дней мы появляемся и исчезаем, соревнуясь, кто больше мертв. В глазах лишь усталость и выплаканные слезы. Люди перестали задавать вопросы, почему-то решив, что знают ответы. Они считают, что познали мир, но где же счастье? Мечты лишены надежды, а в настоящем нет ничего существенного. Они убеждены, что лучший день в их жизни – не сегодня. Никто не знает их настоящих, и самое смешное – никто по-настоящему в этом не нуждается. Каждый день я видел тысячи грустных и обремененных лиц, смотря в них, как в зеркало.

Я давно перестал смотреть на мир глазами удивленного ребенка. Мне скучно, я устал от оранжевых разводов в ночном небе. Они разят химией и несут с собой токсичную погибель. Мы поднимаем головы, молча смотрим на пылающее небо, вдыхаем отраву, а потом раньше срока тихо умираем от рака или туберкулеза. Поразительный ассортимент протравленной продукции отвлекает внимание от самого важного. Наши глаза горят, и мы работаем, чтобы позволить себе хотя бы часть предлагаемого ассортимента.

Я вывел формулу алчности. Это глупость, помноженная на количество несъеденных в детстве конфет. Мы жадно хватаем отраву, приносим ее в дом большими пакетами, запихиваем в рот, захлебываясь в слюне. Каждый день пичкаем в себя любимый яд. Повышенный спрос и производство процветает, заводы не прекращают строиться – и это среди жилых домов. Наш город в списке самых токсичных городов страны. Страна – в рейтинге наиболее экологически загрязненных. Каждый это знает, видит и чувствует, достаточно поднять голову и вдохнуть полной грудью, но мы намеренно разучились это делать. Мы предпочитаем не думать об этом. Нас убедили, что ассортимент важнее.

Жизнь – та еще дрянь. Как бы то ни было, моя или чужая – она больше не представляла ценности. Без сестры этот мир был не нужен. Это ужасное "без" – крохотная черная дыра моего сердца, которая засасывала и уничтожала все, что в нем хранилось. Я старался забыть это "без", не брал в расчет. Но сегодня наступил день правды, а не самообмана.

И вдыхая промозглый воздух первого инея, я жалел, что сердце мое не покрылось льдом. Разболелось горло, но это не могло перекрыть неутихающую боль в груди. Крепко сжимая пузырек таблеток в кармане, я торопился домой, чтобы осуществить задуманное. Сегодня я перестану принимать яды жизни, вырвусь из плена. Это не было спонтанным желанием, я давно все обдумал.

Тогда, захлебываясь под толщей воды, я все еще хотел жить, потому что думал о родных. Знал, что сестра и родители будут чувствовать вину всю жизнь, это сломило бы их. Я был не свободен, поскольку ответственность за их жизни лежала и на моих плечах.

Многое изменилось с тех пор.

Сколько я не видел родителей? После пяти лет разлуки бросил считать. Встретились взглядами чужих людей на похоронах, будем считать это гордым прощанием. Я перевел им круглую сумму на счет от продажи фирмы, откупившись от самой главной своей вины – я был рожден.