А. Райнер - Заглянувший. Исповедь проклятого

В серию «ЗАГЛЯНУВШИЙ» входят:

– I часть. «Исповедь проклятого».

– II часть. «Лунная флайна».

– III часть. «Серебряный аспид».

С первым вдохом Верховного начался исток Многомирья. Абсолютная мощь изверглась в пустоту, расплескавшись в ней пылающими светилами. Так озарившееся Ничто обернулось тьмой.

Вдох Предельного расчертил грани Вселенной, дыхание его пронеслось во тьме, в вихре закружились галактики и заиграли разноцветием пылевые туманы. Так танец Хаоса приобрел порядок.

Вдох Единого бога устроил песню жизни, обитель его наполнилась звуками, ветер подхватил мотив океанов и лесов, рыб и птиц, и всякого зверя, а после всеобщую гармонию дополнил голос человеческий. Так Разум произнес слово.

Но ничто из этого не являлось Началом.

Теперь я знаю это.

Когда Господь хочет приставить к человеку ангела,

он посылает ему сестру.

В эту историю сложно поверить, но у вас есть выбор. А у меня нет ничего ценнее воспоминаний. Это дар свыше, и я делюсь им, пересказывая пережитое за пределами физических реалий. Говоря проще – я был мертв.

Жил ли я ДО? Точно помню, что пытался. И конечно, задумывался о смысле таких попыток. Как и любой нормальный человек, задыхался от недостатка информации о том, кто я. О том, что ждет меня, когда сердце преданно отстучит тихий последний раз.

Реинкарнация? Ад или Рай? Или, может, сансара?

Идея слепой веры в какую-то религиозную условность внушала недоверие.

Я встречал много так называемых «верующих». Особенно раздражали те, кто пытался навязать свою религию. Меня корили в несоблюдении постов, в неверной трактовке тех или иных святых писаний, даже угрожали адом и расплатой за то, что не смирен и не каюсь.

Эти «верующие» люди были ничем не лучше остальных. Религия не помогла им навести порядок в жизни или обрести умиротворение. Так же как и все, они выпивали, сплетничали, объедались, гневались, изменяли, словом – имели изрядный набор пороков. Только в осуждении других им не было равных.

Самое смешное – они на полном серьезе думали, что попадут в рай только за то, что навесили сами на себя ярлык верующего. Вместо того чтобы направить силы на изменение окружающего мира к лучшему, они упорно пытались всучить свою бездоказательную правду в бестолковых случайных спорах.

Спорящий – всегда проситель. Негласно он просит, чтобы к его аргументам отнеслись заинтересованно, поскольку нуждается в признании. Но в вопросах веры ни аргументов, ни доказательств нет.

Я был умен, начитан, успешен. Добивался поставленных целей, не доверяя предчувствиям или домыслам. Опирался только на логику и факты. И не возникало в жизни таких моментов, когда бы я действительно поверил хоть на мгновение в существование богов или иных миров. Однако я не был ярым атеистом.

Напротив – привычка допускать вероятности вселяла слабую надежду на существование загробного мира.

В отличие от большинства людей, я не испытывал страха перед смертью, просто хотелось удостовериться в том, что хотя бы за гранью существует справедливость. Но как я не искал в научных трудах подтверждения жизни после смерти, успехом поиски не увенчались. Теперь же знаю – духовное не поддается математическим расчетам, не подчиняется физическим законам, но даже если бы подчинялось – дух никогда не позволил бы себя измерить в соревновании научных величин.

Не там нужно было искать, но я жаждал фактов.

Моя ли в том вина? Все, что происходило со мной от рождения до смерти – не более чем НИЧЕГО. Пустое, бессмысленное, безнадежное, оставляющее только тягостные смутные образы. Единственным светом, смыслом, ценностью, тем, без чего я не знал себя, была моя сестра-близнец. Нам не нужно было разговаривать, чтобы знать мысли друг друга, достаточно было взглянуть в глаза или дотронуться.

С рождения мы были словно привязаны друг к другу. И привыкли открыто выражать любовь – держались за руки, часто обнимались и смеялись. Наши глаза блестели. В детстве это казалось естественным, но позже начались проблемы. Косые взгляды, лишние вопросы, грязные подозрения. Наши чувства стали ненормальны для общества, мы слишком напоминали влюбленных.

Про себя я все отрицал, твердил, что наша любовь – самая чистая на свете, но где-то глубоко внутри обреченно сознавал – подозрения небезосновательны. Прикосновения были единственной доступной роскошью, и мне все больше хотелось явного выражения любви.