– А где все? – Нахим окинул взглядом кухню, будто этим помещением ограничивалось жилье Беренга.
– Уехали. Сейчас же каникулы. – Он замер, будто вспоминал что-то – Жена увезла их на море.
– А ты?
– А я работаю.
– И сейчас?
– Боюсь, что да. Я ведь хочу рассказать тебе о проекте, который изменит нашу жизнь. Круто её изменит.
– Тогда расскажи мне об этом проекте. – Он вновь шёл по пути покорности.
Нахим окинул комнату взглядом ещё раз. Рассеянность застряла в его глазах. Он видел в центре потолка прекрасную люстру с вензелями из тонкого металла, дубовый фасад кухонных ящиков, массивную столешницу из мрамора, плитку на полу, словно перенесенную из дворца Меньшикова. И в то же время он не видел всего этого. Перед глазами стоял балдахин занавеса, холодная стена прижималась к спине, руки, эти не знавшие работы руки, которые были везде одновременно, темнота, страх перед опасностью быть обнаруженными, сдавленный крик, вовремя пресеченный, тишина и молчание, избегание смотреть в глаза, потолок в сумраке, сигарета, сон.
– Ты слушаешь? – вернул его обратно голос Беренга.
– Конечно. – Нахим кивал и одновременно схватился за чашку, едва не расплескав содержимое. – Какая красивая.
– Английский фарфор. – Объяснил Беренг. – Если тебе нравится, я подарю тебе комплект. У меня есть ещё один.
– Не нужно. Вдруг разобью – будет больно это видеть. – Поспешил промямлить Нахим. – Вернёмся к делу.
– Да, разумеется. Вернёмся к схеме, которую я описал.
Беренг только было открыл рот, чтобы начать своё повествование, но Нахим, ведя свою игру, игру недоступную для понимания ни Беренгу, ни кому-либо ещё, внезапно пресек говорящего и начал говорить сам, неуважительно, небрежно, бросив в него слова так, как бросают палку собаке.
– Покажи мне квартиру, – он пристально посмотрел на Беренга и добавил, – пожалуйста.
– Конечно. Нужно было это сразу сделать. – Он встал из-за стола. – Извини. Пойдем.
Они вышли из кухни и повернули направо, осмотрели спортивный зал и кинозал с электрическими диванами, буто снятые с самолёта каких-нибудь авиалиний нефтяных монархий Персидского залива; вернулись и прошли в столовую, которая больше напоминала зал в Эрмитаже или Лувре: огромное золоченой рамы зеркало создавало еще больший объем комнаты, две золоченые люстры со множеством ламп свисали на декоративных лентах, массивный стол с дюжиной стульев, как взлетно-посадочная полоса, разделял комнату на две части; за столовой открывалась гостиная, выполненная, скорее, в английском стиле – красные, можно сказать шёлковые обои, кожаные диваны с каретной стяжкой, камин и пара кресел у окна; они покинули и эту комнату и вновь оказались в коридоре.
– А где же вы спите? – в недоумении и прибывая в восторге от увиденного выпалил Нахим.
Роскошь, поглотившая его внимание ещё оставалась на сетчатке – такого он не видел никогда, тем более, чтобы это великолепие принадлежало живым людям, до сих пор живым. «Какой-то волшебный мир» – думал он с блаженной улыбкой на устах.
– Ты, верно, не заметил лестницу. Пойдём!
Действительно, лестница оказалась в коридоре и Нахим не заметил её, наверное потому, что отделка стен, уходящих на четыре метра вверх, дубом, завладели его вниманием. Нахим не слушал, сколько здесь ступеней, из какого сорта дерева сделаны перила, как с одним строителем произошёл забавный случай. Оказавшись сейчас рядом с этим человеком, он окунулся в воспоминания, которых, нужно признать, было немного. Но всегда это были вспышки, адреналин, яркие пятна на привычном ему сером фоне. Он хранил эти воспоминания так же бережно, как в детстве вкладыши от жевательной резинки Турбо. Они поднялись по массивной и совершенно не скрипучей, как почему-то думалось Нахиму про ступени до этого, лестнице и очутились на втором этаже в квадратном коридоре, из которого в разные стороны выходили двери. Их было здесь штук пять.
– Видимо, здесь не только спальни, но и ванна с туалетом. – Рассуждал он вслух.
– Ванны с туалетом в каждой спальне свои, – уточнял Беренг, – здесь четыре спальни и кладовая. Иногда не годится спускаться за шампанским вниз! Гости иногда приезжают с ночёвкой, – он даже подмигнул Нахиму.
Но ему не были интересны все эти подробности. Он знал и помнил другого Берега и общего с тем Беренгом у него было гораздо больше. Он испытывал к этому человеку все виды голода, о которых читал у Берна. Ни один человек на его не столь извилистом пути не интересовал его так же сильно, как Беренг. Это было необъяснимо и для самого Нахима, но он не спорил с собой.
Читать дальше