Стивен Кинг - «Кадиллак» Долана

Когда я подошел к траншее, он повторял: «Робинсон? Робинсон?» — словно человек, говорящий в молчащий телефон.

— Я здесь, — сказал я. — Давай говори. Я выслушаю тебя. А когда кончишь, у меня может возникнуть встречное предложение.

Когда он заговорил, голос его стал более оживленным. Если я упомянул о встречном предложении, значит, речь идет о компромиссе. А если я заговорил о компромиссе, то он, считай, уже наполовину выбрался из могилы.

— Я предлагаю тебе миллион долларов за то, чтобы ты вытащил меня отсюда. Но не менее важно…

Я швырнул на крышу багажника полную лопату песка с гравием. Камни застучали по заднему окну. Песок посыпался в щель на крышке багажника.

— Что ты делаешь? — В его голосе звучала тревога.

— Лень — мать всех пороков, — заметил я. — Вот и решил заниматься делом, пока слушаю.

Я захватил еще лопату песка и высыпал его на багажник. Теперь Долан говорил быстрее, и голос звучал более настойчиво:

— Миллион долларов и моя личная гарантия, что никто тебя и пальцем не тронет… Ни я, ни мои люди — никто.

Руки у меня перестали болеть. Просто поразительно, хотя я непрерывно работал лопатой. Прошло не больше пяти минут, и задняя часть «кадиллака» была засыпана вровень с дорогой. Засыпать яму, даже работая вручную, куда легче, чем рыть ее.

Я сделал передышку и оперся на лопату. — Продолжай, чего замолчал?

— Слушай, это безумие, — сказал он, и теперь я услышал в его голосе панические нотки. — Я хочу сказать, ты сошел с ума.

— В этом ты совершенно прав, — согласился я и принялся ритмично работать лопатой.

Он продержался дольше, чем мог, по моему мнению, продержаться любой другой, — уговаривал, умолял, просил, взывал к разуму. И все-таки его речь становилась все более беспорядочной и бессвязной, по мере того как новые порции грунта сыпались на крышу «кадиллака». Один раз открылась задняя дверца и уперлась в земляную стену траншеи. Я увидел, как показалась волосатая кисть с большим перстнем-рубином на безымянном пальце. И тут же высыпал туда четыре полные лопаты грунта. Послышались ругательства, и дверца захлопнулась. Вскоре после этого он сломался окончательно. Думаю, его доконали звуки непрерывно сыпавшегося на крышу автомобиля грунта. Да, конечно. Шум сыплющейся земли отдавался внутри «кадиллака» очень громко. Песок и гравий падали на крышу машины и сыпались вдоль бортов. Долан понял наконец, что он сидит в восьмицилиндровом, обитом бархатом гробу с электронным зажиганием.

— Вытащи меня отсюда! — завопил он. — Прошу тебя! Я сойду с ума! Вытащи меня!

— Ты готов выслушать встречное предложение? — спросил я.

— Да! Да! Боже мой! Конечно, готов!

— Тогда кричи. Это и есть мое встречное предложение. Мне нужно, чтобы ты кричал. Если будешь кричать достаточно громко, я тебя выпущу.

Долан пронзительно завопил.

— Очень хорошо! — отозвался я без тени иронии. — Но все-таки недостаточно.

Я снова принялся копать, бросая лопату за лопатой на крышу «кадиллака». Рассыпающиеся комки глины скатывались по ветровому стеклу, заполняя щель, отведенную для дворников.

Он закричал снова, еще громче, и мне пришла в голову мысль: а может ли человек кричать так громко, что у него лопнет собственная гортань?

— Совсем неплохо! — заметил я, удваивая свои усилия. Несмотря на разрывающуюся от боли спину, я улыбался. — Ты добьешься своего, Долан, определенно добьешься.

— Пять миллионов. — Это были его последние слова, которые можно было разобрать.

— Думаю, мало, — ответил я, опершись на ручку лопаты и вытирая пот с лица тыльной стороной грязной ладони. Теперь крыша автомобиля была почти засыпана грунтом. Казалось, большая коричневая рука стискивает «кадиллак» Делана. — Вот если ты завопишь так, чтобы перекрыть взрыв восьми динамитных шашек, заложенных в «шевроле» 1968 года выпуска, тогда я выпущу тебя. Можешь на это рассчитывать.

И он закричал, а я продолжал сыпать грунт на «кадиллак». Некоторое время он действительно кричал очень громко, хотя, по моему мнению, ни разу не превзошел уровень шума при взрыве двух динамитных шашек, прикрепленных к системе зажигания «шевроле» 1968 года выпуска. Или самое большее — трех. К тому времени, когда вся крыша «кадиллака» была покрыта грунтом и я остановился, чтобы взглянуть на кучу песка и гравия в длинной яме, из машины доносились только отрывистые бессвязные хрипы.

Я посмотрел на часы. Чуть больше часа дня. Мои руки снова кровоточили, и ручка лопаты была скользкой. Облако песчаной пыли ударило мне в лицо, и я попятился назад. От сильного ветра в пустыне возникает очень неприятный звук — непрерывный равномерный гул, который шумит и шумит, не прекращаясь. Он напоминает голос безумного призрака. Я склонился над траншеей.