Олег Колмаков - Гарем ундер-лейтенанта Говорова

Тем не менее, на протяжении всего дня Говоров невольно возвращался своими мыслями именно к Ван Дей Кюйсту. Стоило Герману отвлечься от своих прямых служебных обязанностей, в его разум тотчас же просачивался ряд вопросов. Таких как: почему Ван Дей Кюйст передал колоду карт именно ему? Почему он сам, так легко отказался от фактически бесконечного ночного блаженства? Почему штурман выглядел как старик, если моряки с Фортуны» или та же Женевьева описывает Ван Дей Кюйста, исключительно как крепкого, молодого самца?

Толком, не ответив ни на один из вышеозначенных вопросов, ундер-лейтенант решил дождаться следующей ночи в надежде предметно расспросить о штурмане, уже следующую ночную гостью.

Очередной гостьей каюты ундер-лейтенанта, оказалась Бланка.

Бланке было около девятнадцати. Темноволосая барышня вовсе не пыталась разбудить офицера, не лезла к нему под одеяло, не прижималась, не приставала со своими поцелуями. Она сидела тихой мышкой на самом краешке кровати Говорова и молча ожидала, что будет дальше. И если бы Германа не начал мучиться жаждой, если бы он не проснулся среди ночи с пересохшим горлом, то Бланка возможно и просидела бы так, с краю, до самого утра, до той же поры проспал бы и ундер-лейтенант.

Узнав имя ночной гостьи, Говоров попытался тотчас увлечь её под своё одеяло, однако та не поддалась.

«Может, и к лучшему… – не стал настаивать офицер. – …Вначале, немного поговорим, а уж после, когда дама немного пообвыкнется, мы и перейдём к главному. То есть, к любовным утехам».

– Бланка, тебе ни о чём не говорит имя: Ван Дей Кюйст? – как бы, между прочим, поинтересовался Герман.

– Он извращенец. Ван дей Кюйст лишил меня девственности… – несколько безучастно ответила дама.

– Вот даже как! – едва ли не присвистнул Говоров.

«Вторая девица подряд, которая уже не девица. Причём, как в первом, так и во втором случае, успел-таки наследить именно тот самый голландский штурман. Вот уж точно: наш пострел везде поспел… – усмехнулся про себя Герман и тотчас спохватился. – …Интересно, в каких эпитетах будут описывать свой первый сексуальный опыт те же Карин, Кризанта, Берта или Хейла? А впрочем, с Хейлой, похоже, и без того, всё понятно. Эта дамочка, наверняка, опишет меня, как самого распоследнего злодея…»

– Почему «извращенец»? – меж тем, поинтересовался ундер-лейтенант.

– А как иначе?.. – переспросила Бланка, после чего поведала Говорову довольно-таки занимательную историю.

«…Когда ж голландец затащил меня в постель, мы уже были абсолютно голыми. Я сразу почувствовала, как к моему животу прикоснулось нечто мерзкое. Это был его отвратительный детородный орган. Причём, он был в самом боевом состоянии. Ван Дей Кюйст совершенно не думал его скрывать. Напротив, он старался теснее потереться им о моё тело и прижаться ко мне как можно плотнее.

Я задрожала, когда его крепкая рука легла на мой живот, когда она начала шарить по моим бёдрам. Дыша мне в лицо, своим омерзительным перегаром, голландец ещё и целовал меня в щёку, непрерывно спрашивая: дескать, хорошо ли мне; приятно?

Идиот. О каком возбуждении вообще могла идти тогда речь, когда меня едва не выворачивало от его стойкого запаха: не только алкогольного, но и пота. Дабы не взбесить голландца, я всё же отвечала ему: мол, мне приятно. Сама же отворачивала свой нос как можно дальше в сторону. Тут-то и впился он своими губами в мои губы и принялся подминать меня под себя. Мне оставалось лишь терпеть и исполнять то, что требовал от меня этот бесцеремонный мерзавец.

Лишь в самый последний момент, когда Ван дей Кюйст почти полностью был на мне, я вдруг поняла, что будет лучше, если я сама раздвину ножки. Иначе, в порыве страсти, он их попросту мог сломать. Как только я это сделала, тотчас же почувствовала его омерзительный отросток. Он наглым образом проник в мою нетронутую «девочку». Боль была просто невыносимой. А этот извращенец принялся неистово двигать своим тазом, тереться об меня своим жарким и потным телом. Я уже не могла себя сдерживать, потому и начала стонать. Нет, вовсе не от наслаждения, как очевидно показалось Ван дей Кюйсту, а от дикого жжения, которое причинял мне каждый его толчок.

Казалось, данная пытка длилась целую вечность. Моряк никак не мог закончить. Возможно, данный ляпсус случился из-за того, что голландец был слишком пьян. Он лапал меня за бёдра и оставлял засосы на моей груди. Помниться, входя в меня на всю длину своего хозяйства, он ещё и приговаривал, дескать, ух ты, как туго идёт. Превозмогая мучения, я как могла, сдерживала себя от крика, хотя боль становилась всё сильнее и сильнее. Она была уже невыносима.