Олег Кожин - Зверинец

Когда из прохода выбираются еще три мертвяка, Харысхан не убегает только потому, что ноги отказываются слушаться. Покрытые кухтой тощие остовы, кости с минимумом сухожилий и мышц, только чтобы переставлять мослы каркаса. Эти мертвецы не шевелятся, буравят Харысхана заледенелыми глазами, по одному на каждого. Бывалый охотник, якут соперничает с ними в неподвижности. Наконец верхушки деревьев алеют, выкрашенные солнцем, становится теплее. Мертвецы по одному исчезают в проходе. На поляне остается Харысхан да лежащее возле машины тело.

Выждав для верности десять минут, Харысхан опускает ружье. Щурит и без того узкие глаза, долго с сожалением глядит на тело Сереги Малого. Горло разворочено, земля вокруг пропиталась кровью – Малой умирал долго и грязно. Харысхана мутит, но он сдерживает рвоту. Хватает тело за ноги и тащит к деревьям. По уму следует выбросить его в портал, там точно не станут искать, но сил в руках едва-едва, да и подходить к тающей снежной шапке Харысхан боится.

Земля парит, копается охотно. Харысхан углубляет штыком лопаты будущую могилу и думает о прадеде. Его страшные байки Харысхан помнит плохо. Их считали сказками и дед, и отец… кто мог знать?! И не рассказать никому – решат, совсем чокнулся Харысхан, аниме пересмотрел! Человека убил!

Якут мелко крестит покойника, бегло читает странную молитву, в которой Христос упоминается в одном ряду с именами древних богов айыы. Могила хорошая, глубокая. Место неприметное. Серегу здесь нипочем не найдут.

Машину поисковиков Харысхан решает утопить. Продавать на запчасти слишком опасно. Вещи оставляет себе. Пригодятся. Харысхан останется у прохода, пока тот не закроется. Еще два-три дня, и об этом кошмаре можно будет забыть на несколько лет. Через год Харысхан наведается сюда с бензопилой, завалит проклятую поляну деревьями.

На первое время.

Человек, столкнувший нас в яму, сам того не зная, оказывает нам услугу.

Здесь хорошо: снизу поднимается благословенный холод вечной мерзлоты. Заразить разумного – редкая удача. Мозг неприкосновенен, даже если колония умирает от голода. Мозг помогает хитрить и действовать осторожно. Колония на захваченном теле разрастается от щиколотки к паху, поглощает только ненужные мышцы, органы и кожный покров. Пищи нам хватит до зимы, а с наступлением холодов выбраться наружу не составит труда.

Через четыре года, когда проход откроется вновь, мы встретим себя как подобает.

На Севере везде так: тонкий слой мерзлой земли, под землей – лед, а под ним – ад. Что ниже – лучше вообще не думать. Лучше не думать о многих вещах. Например, о том, что человеческое тело, черт знает сколько времени пролежавшее в леднике, ничем не отличается от замороженной оленьей туши. Твердый, покрытый изморозью кусок мяса.

– Тяжелый, с-сука… – сквозь усы пропыхтел Белорус. – Держи ровней… И вира помалу! Р-рэз! Р-рэз!

Толик отогнал неприятные мысли, перехватил грубую веревку. Спуск был слишком крутой, почти отвесный, а мертвец, широкоплечий одутловатый абориген с отвисшим брюхом, весил, должно быть, центнера полтора и все норовил соскользнуть обратно, в кромешную темноту, едва подсвеченную налобными фонарями. Тело скребло по скату, и Толик, против воли, представил, как кристаллы льда, точно наждаком, сдирают кожу, мясо, и тянется за покойником красный след.

– Гляди веселей… – подбодрил Белорус. – Ну жмур и жмур. Иии-ррэз! Зато мяса на три зимы хватит… Иии-ррэз! Не придется… Х-хэ! Иии-ррэз! Можно вообще не охотиться!

Толика замутило. Живое воображение вновь нарисовало картинку, в которой Белорус, экспедиционный повар на полставки, мясницким тесаком кромсает толстяка на разделочном столе. Желчь подкатила к горлу и вырвалась наружу едкой отрыжкой. Вот ведь черт! Славно утро началось, ничего не скажешь…

На самом деле Белорус имел в виду оленей. Туш пятьдесят, не меньше, а скорее даже больше, где уж там сосчитать в полумраке да с перепугу. Толик нашел их, когда пытался выгнать из ледника песца. Облезлый и неприглядный, едва вошедший в период осенней линьки, песец увлеченно дербанил гуся, которого попросил достать Белорус. Вроде и не жалко, еды навалом – на каждого геолога в партии только тушенки приходилось банок по сорок, – но одно дело тушняк и совсем другое – наваристый бульон из отожравшегося за короткое таймырское лето гуся.