М. Парфенов - Самая страшная книга 2020

Алла поблагодарила взглядом. Волковцы, возможно, и были безобидными аферистами, но от частокола, от острова (приготовившегося напасть медведя) веяло угрозой.

«Я, – сказал бывший журналист Карпов, – когда материал собирал, происходило всякое».

Наледь, белая, местами желтоватая, заставляла вспомнить Нину Рогачевскую, пришедшую к Волкову лечить бесплодие и исцелившуюся, чтобы прыгнуть в прорубь с ребенком.

– Идем, – сказала негромко Алла.

Они двинулись по реке и через минуту обнаружили дохлую белку во льду. Рядом – оскаленную лису. Замороженную оленью тушу. Барсука и снова белок. Как насекомые в янтаре, дохлые звери таращились изо льда испуганными глазами, провожая гостей к острову.

Алла очнулась на грязном занозистом полу. Воняло старой кровью – от стен, от темных пятен, измаравших бревна сруба. Горечь во рту – привкус того травяного пойла, которое их вынудили выпить члены общины. Она попробовала пошевелиться, убрать с глаз прядь и совершила первое продравшее ужасом открытие. Она была связана. Пеньковая веревка оплела щиколотки, запястья закинутых за спину рук. Спину холодило дерево. Ее приковали к столбу, к поддерживающей потолок опоре. Голую – это второе открытие заставило заскулить. Сквозняк гулял по комнате, жадно поглаживал нагие бедра. Соски болели, словно их жевали зубами: покосившись вниз, Алла увидела красные пятна на груди и животе. Ссадины, она предположила, что ее волокли сюда по настилу, нежная кожа поранилась о струганые доски.

Она закричала. Задергалась, но путы держали крепко, веревки впились в мясо.

Нет, нет, нет.

Алла забилась, как глупая рыба на крючке рыбака. Заколотила ступнями в пол. Здесь словно зарезали свинью. Потеки, кляксы, зловещие разводы вокруг. Десяток свечей, воткнутых меж грубых паркетин, озарял узкое помещение. Язычки танцевали на сквозняке, уменьшались и вновь вспыхивали. Тени мрачно вздымались, водили хоровод, будто дикари, наслаждающиеся агонией жертвы.

Алла поджала ноги. Встала на колени с трудом. Накренилась вперед, тщетно пытаясь освободиться, хоть немного ослабить давление. Но добилась обратного: канат вгрызся в руки. Слезы заволокли обзор.

– Помогите!

Жалкий сип вместо крика. Она откашлялась.

– На помощь!

Бревна поглощали звук.

Алла разрыдалась. От отчаяния она стучала затылком в столб. Нити слюны повисли на подбородке, слезы и сопли смешались.

Нелепые потуги высвободиться отняли последние силы. Тяжело дыша, Алла привалилась к опоре.

«Успокойся», – велел внутренний голос.

Успокоиться?!

«Осмотрись».

Взгляд заскакал по комнате. Кровь (она вспомнила животных во льду, полосу из трупов, обозначившую путь к проклятому острову). Свечи, населившие темницу нетерпеливо елозящими фантомами. Дверь напротив, на полотне из досок-сороковок в ласточкин хвост намалевано черное распятие. Края креста выходят за грань дверной коробки. Краска лоснится.

Сердце затрепыхалось от страха.

«Тише, девочка. Думай, думай!»

За озерцом свечных огоньков пленница различила бочку, полную камней. Вторая такая же бочка стояла справа и, вероятно, служила котлом. Потрепанные березовые веники у дверей, ржавый таз… баня! Ее заперли в бане, скорее всего в той приземистой избе среди бараков.

Перед глазами возник образ отворившего ворота мужичка. В телогрейке и ушанке, с плоским непроницаемым лицом, он молча впустил визитеров за частокол. Алла не могла отделаться от подозрения, что их ждали, что отшельники откуда-то прознали об их приезде.

Поселок был крошечным. Избы, вросшие по подоконники в землю, рядом новые сараи и казенного вида постройки без окон. Всего дюжина зданий. Из полутьмы наблюдали люди. Бородатые мужчины, бледные женщины в платках.

Алла сказала, что больна раком и ищет встречи с Волковым. Мужичок (немой, что ли?) жестом пригласил в барак. Там тоже горели свечи. Грубо сколоченные ящики оказались койками, устеленными соломой. Изможденная женщина принесла травяной отвар в алюминиевых чашках.

– Надо, – сказала она. – Пейте.

Они подчинились, морщась, глотали горькое пойло. Мужичок снял ушанку, под ней была лыжная шапочка. Нет! Мужичок поднял огарок, и Алла поняла: у члена волковского культа выше бровей отсутствует кожа. С него сняли скальп. За что?

«Мало ли за что? Подумал о чем грешном. Или лишний кусок хлеба умыкнул».

Блеклые глаза ощупывали гостей. Солома шуршала в ящиках-койках. Стало тепло. Жарко. Силуэты сектантов двоились.