Уля улыбнулась самой себе – отдыхай, кукла! – и выпорхнула за дверь. Свобод-на! – мячиком пропрыгало в голове.
В гостиной теснились тени с жуткими лицами-нелицами. Ни носов, ни глаз, ни ртов – лишь неясность, муть, размазанность. Будто стеркой стирали, да не дотерли. Тени бродили по комнате, опирались о пианино, сидели за столом и в креслах у электрокамина. Жевали перекошенными челюстями, подносили бокалы к губам-размазням, зыркали бельмами и беседовали как самые обыкновенные люди.
– Ой, что-то холодно стало, – пропищала, передернув плечами, одна из теней. Уля узнала голос тети Лары, новой маминой подруги.
– Да у Марьи всегда так, – вторая тень гудела баском тети Юли, старой маминой подруги. – Пару раз за вечер аномальное похолодание. Я уж ей говорила: не иначе, щель в стене. Дом рухнет, глазом моргнуть не успеем. О нас-то волноваться нечего – ну канем, туда и дорога. А вот о дочке могла бы подумать. Слышь, Марья, что говорю?
– Ой, Юлек, не начинай. Хотя…
Худая высокая тень колыхнулась в сторону коридора, и Уля занервничала: уж не решит ли мама заглянуть к ней в комнату, убедиться, что ничего никуда не рухнуло и дочь по-прежнему – как и всегда – прикована к постели?
Не надо, мам, мысленно попросила Уля. Я же там… ну это… не дышу.
Другая тень, пониже и поплотнее, по-хозяйски ухватила маму за талию. Подтянула к себе. Что-то шепнула. Выпустила. Забыв обо всем, мама принялась ворковать с плотной темнотой и ухаживать за ней: подлила вина в бокал, подложила салат на тарелку, намазала блестяшки икры на хлеб. Плотной темнотой был папа. Кроме живописи – тут мама, на Улин взгляд, ошибалась – он еще любил есть, пить вино и превращать маму в дурочку.
Задерживаться в гостиной Уля не стала. На секундочку и зашла, обстановку разведать. А дальше – по межстенью и межпредметью, все глубже и глубже, прямиком Внутрь.
Промчался мимо угольный конь с огненной гривой, обдав жаром и запахом серы. Невеста с перерезанным горлом, безуспешно застирывая платье в пруду, засмотрелась на свое отражение. С неба падали снежинки и стелились по земле, превращаясь в мертвых белопузых крабов – они сочно хрустели под подошвами.
Улю уже ждали. У избушки на залитой серебряным светом поляне собралась детвора: кто постарше, кто помладше. Катька сразу кинулась тискать и выспрашивать: ну как там, Снаружи, что новенького? Из компании туда особо никто не ходил, так, заглядывали иногда. Мальчишки – чтобы живяков попугать, девчонки – из любопытства. Да только худо им было Снаружи, не по себе, потому вылазки совершались редко.
– Катюха, ну-ка отстань от живячки нашей! – прикрикнул Егор, самый старший в компании, семнадцатилетний. – Пошто ты ее на бревнышко тащишь, глупая совсем? Дай ей нагуляться. Набегаться!
– Ой, да я на минутку, на минуточку. – Катька округлила глаза и зашептала, приблизив к Улиному лицу губы-бантики: – Ты малая совсем, знаю, а все ж… Вот скажи, чего там юбки-то? Еще короче не стали?
– Да куда уж короче, – пробурчала толстушка-Зина, опустившись на бревно. Тот край, на котором сидели Уля с Катей, чуть-чуть приподнялся.
– Ой, Катя-Катя-я, – протянул Егор. – Токма ветер в голове!
– Ветер – это у Зины, у нее же дырка в башке. А про нас, подорвавшихся, вот так говорят: одна нога тут, другая там! – Катька ухмыльнулась и снова заговорила с Улей: – Ну а эти-то, эти, татуировки цветные! Делают еще?
– Делают, – подтвердила Уля.
– О-о-ой, я б себе набила. Огроменную розу! – Катька озорно покосилась на Егора. – Прям на попе!
– Ух, Катька, я тебе! – Парень вспыхнул, шагнул к ней, но егоза уже вскочила с бревнышка и унеслась, хохоча, в лес.
Егор постоял-постоял, да и побежал следом.
– Я, наверно, в туман уйду, – тихо сказала Зина, расчесывая пальцами спутанные черные волосы, чтобы получился прямой пробор. – Уже многие наши ушли. Недавно вон Петька-пятилеток, ты его видела, ни с того ни с сего сорвался. Убежал и не вернулся. А до этого Аннушка, Яся, Федя, Ерема… Может, правы они? Может, засиделись мы тут?
– А что там, в тумане? – осторожно спросила Уля.
Бабушка на этот вопрос шикала, остальные ребята отмахивались или отшучивались, но Зина ответила:
– Одни говорят, там покой. Другие пугают чудовищами. Третьи считают, что, заходя вглубь тумана, сам становишься туманом – потому-то он такой густой, будто суп из душ. Да только как узнать, если никто оттуда не возвращался, чтобы рассказать? – Зина вздохнула. – А я вот думаю, может и не в тумане дело. Может, он лишь преграда на пути. Пройдешь, преодолеешь страх, и будут тебе молочные реки да кисельные берега. – Она покачала головой. – А все ж решиться никак не могу.
Читать дальше