Валерий Туманов - Блаженство кротких

Он поморгал, будто проснулся, и медленно расплылся в улыбке.

Моя милая Мирфат. Как ты состарилась. Ещё вчера я не видел твоих морщин. Возможно, я вообще не замечал тебя.

– Этопроизошло? – твёрдо спросила она.

Улыбка слетела с лица Фахми. Он смотрел в глубокие, круглые, как почерневшие от древности монеты, глаза жены, не находя слов.

– С чего ты взяла? – выдавил он из себя, когда пауза затянулась.

– Ты умер этой ночью. – Мирфат не отрывала цепкого взгляда.

Фахми заметно вздрогнул. – Тьфу на тебя, старая. Что ты несёшь? Как же я умер, если сижу перед тобой?

– Ты знаешь, как, – не отступала она, – Ты перестал дышать. Затем утихло сердце. Только глаза под закрытыми веками неистово метались всё это время.

– Сколько это продолжалось? – осипшим голосом выдохнул Фахми. Минуту назад он был уверен, что пережитое ночью – только его тайна, и вполне может оказаться обычным сном. А у него есть время поразмыслить, прежде чем говорить с кем-то.

– Восемь с половиной минут.

Если всё было так, и она не подняла крик, не стала звонить родным и звать врачей… значит… значит, она понимала происходящее? Фахми прошибла холодная испарина.

– Откуда ты знала, как это бывает?

– Мне рассказывала твоя бабушка.

Фахми удержался только потому, что сидел на стуле, иначе ноги его непременно бы подкосились. Головокружительная слабость тянула его к земле.

Мирфат. Родная. Ты молчала все эти годы? Он вспомнил, как незаметно она выходила из комнаты, когда вокруг родовой легенды разгорались жаркие мужские споры. Большинство мужчин в роду давно не верили семейным преданиям. И даже канувшего Зивара, то относили к несчастному случаю, а то и вовсе, как двоюродный дядька Фуад, обвиняли в слабости. Мол не выдержал тягот, сбежал от нищеты, смирился с невозможностью прокормить столько голодных ртов, да и свёл счёты с жизнью где-нибудь подальше от дома.

Однажды едва не дошло до драки. После изрядного количества пива. Хотя пиво не приветствовалось у мусульман.

Да, род Тайюм были мусульманами. Вернее, стали мусульманами. Вскоре после того, как исчез Зивар. Собрали семейный совет и решили, что мусульманам в Египте легче выжить. И выжили. Не пресёкся древний род. Благодаря исламу или нет – трудно судить. Но среди своих, коптов, приверженцев древней христианской (ещё до римской) церкви, они стали чужаками.

И среди арабов не стали своими. Фахми помнил детство, когда крепыш Махмуд из соседнего Эль-Кандил, на год старше и на голову выше, надменно подбоченясь, преградил дорогу.

– Ну что, жрец? Когда богам звероголовым молиться начнёшь? – И гулко заржал. Ребятня, даже копты, потихоньку отступились от Фахми. Махмуд придвинулся ближе и навис над ним, – Брехня всё это. Навыдумывали сказок Тайюмы, чтобы нищету свою оправдать. Работать вы не умеете, это все знают. Оттого и в голодранцах ходите.

Фахми вскипел и собрался врезать по наглой роже, а там будь, что будет. Нет сильней обиды, чем оскорбление твоего рода. Но Махмуд опередил – отпустил увесистый щелбан по макушке. В глазах потемнело. А когда Фахми обхватил голову руками, тот сорвался на бег, выкрикивая, – Тайюмы – голодранцы! – Под дружный хохот толпы.

И никто не заступился, даже просто не остался рядом. Изгои – для того и изгои, чтоб другие чувствовали своё превосходство. Да и было ли когда-нибудь у них по-другому?

На протяжении столетий, его предки, дабы сохранить крупицы того, что они свято передавали от отца к сыну, были вынуждены принимать атрибутику новых религий. С приходом христианства они причащались и справляли рождество. Нынче, заслышав пение муэдзина, расстилали коврик и склоняли головы на восток. Но при этом, умудрялись оставаться самими собой – носителями древнейшей веры – первой религии, утвердившей единого бога.

Давно утрачены её суть и обряды, но священным для рода Тайюм оставался широкий старинный крест с овалом вместо верхней перекладинки. Будто букву «о» поставили сверху на букву «Т». Анх – древнеегипетский символ жизни. Этот почерневший от времени бронзовый знак с выбитым у основания разлинованным треугольником с кружком в вершине, передавался на смертном одре новому старшине рода.

Уже больше пятнадцати лет им был восьмидесятишестилетний старший брат – Тарик. Видимо поэтому он всегда молчал, не давая оценок семейным легендам.

Мирфат поднялась, собрала распущенные пегие волосы, и стала накручивать их в клубок на затылке, закрепляя роговыми шпилями. В размеренных мотаниях белой пряди зрились проблески колдовства.