Валерий Туманов - Блаженство кротких

– Я пытаюсь рассмотреть под другим углом. – Ренат подвинул к себе планшет. – Это я к вопросу: за что их всех устранили? Кому помешали? Они что, депутаты, журналисты, банкиры или промышленники? Вот: два медработника, охранник, эксперт кадрового агентства, офицер-пограничник, экспедитор, – возбуждённо перечислял Хабибуллин известные факты, – За что их устранять так мудрёно? – Он сделал вопросительную паузу, – А вот если все они были членами какой-то секты, – он покрутил пальцем в воздухе.

Махнув рукой, Полежаев отправился к своему столу.

Ренат неуверенно продолжил, – Тогда их устранение можно как-то объяснить.

– Вряд ли, – вступил Варёный, – Не совсем укладывается в привычный порядок вещей, – Он скривил половину лица и повертел ладонью возле уха, – Сектанты, они ж того, люди с особым укладом психики. Выделяются. А у нас обычные люди. И подполковник-погранец, который регулярно проходил медкомиссию. Нет, это не тот случай.

Хабибуллин сосредоточенно тыкал пальцами в планшет. – Ещё… Тогда ещё санатории. Четверо регулярно посещали санатории. – Он поднял голову и наигранно округлил глаза, – Причём добровольно!

Варёный встал, потянулся, едва не достав ладонями потолка.

– Ренат, там указан один санаторий Чайка. Мы с Козаком туда ездили. Ничего подозрительного. Санаторий, как санаторий. Ты же видел отчёт.

Ренат устало вздохнул.

Когда все погрузились в работу, он стукнул ладонью по столу, – Климов! Надо непременно найти Климова!

Варёный вырвал взгляд из папки.

– Ерохин считает, что живым его мы не найдём.

Со скрипом кресла развернулся Полежаев.

– А мёртвого нашли? Проверка моргов ни хрена не дала.

Полежаев, казалось сиял изнутри. Потому что на недавней планёрке, ставя на кон свой опыт (что проделывал частенько), он пытался предостеречь от траты времени и сил на поиск Климова в моргах.

– О-о-о! – Полежаев вскинул глаза к небу, ткнув затылком в подголовник, – Старая песня на новый лад. И в чём же, Сергей Васильевич, ты мог увидеть связь между этими делами?

Ерохин хмуро молчал. Полежаев придвинулся к столу и важно раскинул локти, как поселковый глава на правлении.

– Решать, конечно, тебе. Но я советую не тратить попусту силы. – Он поднял ладонь и авторитетно резюмировал, – Я убеждён, что между пулковским делом и делом о смертях нет никакой связи. Это – раз. – Указательным пальцем правой руки он загнул мизинец на левой, – Искать Порошкина в моргах бессмысленно. Это – два. Будет так же, как с Климовым.

– Всё? – спокойно спросил Ерохин. Полежаев развёл ладони. Ерохин кивнул и задумался. Говорит Юрий уверенно, кичась агентурой, которой у Ерохина нет. И вполне возможно, что он прав.

Паузу прервала Тамара, – А я считаю, что морги проверить надо. Нельзя отбрасывать версии, – она обернулась к Полежаеву с задорной искоркой в глазах, – Ибо отброшенный камень может оказаться краеугольным.

Полежаев вытянул губы и медленно развёл руками.

Но камень не оказался краеугольным. Проверка моргов только усилила позиции Полежаева. Хотя вверенное ему пулковское дело также не сдвигалось с мёртвой точки. Единственный подозреваемый – бесследно исчезнувший Порошкин, был объявлен в федеральный розыск.

Расположение Можайского давно сменилось на недовольство и упрёки. А на разгромном совещании с участием генерала Мостового был назначен срок завершения расследования – две недели, причём по обоим делам. Правда не было озвучено, что произойдёт после, но Ерохин стал задумываться о скором отстранении от должности.

Ну и ладно. Лишь бы не турнули из группы.

Внутренне он уже был готов работать под началом Полежаева. Если… не расформируют группу. Но об этом не хотелось даже думать.

Крапал вечерний дождик, но Ерохин снова забрёл на эту улочку.

Озирая раскидистые кроны мощных лип, он вспоминал подвязанные к колышкам жиденькие деревца.

Показалась серая хрущёвка, где жил когда-то дядя Андрей. Вспомнился терпкий запах маминых духов. Забитая электричка Волосово – Петербург. Балтийский вокзал. Четыре пролёта метро и двадцать минут пешком. Сколько мне было? Десять? Одиннадцать?

Резкий гудок вырвал его из детства.

Красная, вызывающе бабская тойота «кентавр». Мокрое стекло опущено.

– Ерохин?! …Ты? А я думала обозналась.

Он склонился к окну. Из серого полумрака взгляд выхватил спадающие рыжие локоны с каштановым отливом. Сумрак укрывал лицо, но память уже дорисовала изумрудно-зелёные глаза.