Альбина Нурисламова - Наследница

— Иду, иду! — Светка унеслась менять диск.

Послышались громкие голоса: Светлана уговаривала дочь посмотреть «Простоквашино», а та ни в какую не соглашалась ни на что, кроме «Чип и Дейл спешат на помощь».

Вера встала и прошла в ванную. Включила воду, ополоснула лицо и грустно посмотрела на себя в зеркало. Милая симпатичная девушка: тонкие ровные брови, большие глаза, прямой нос, аккуратный подбородок — только выражение тоскливое, как у побитой дворняжки.

Она придирчиво пригляделась и решила, что пора подкрасить корни. Вера окрашивала волосы со школы. Природный цвет был светло-русый, невыразительный, «пыльный». В таких случаях девушки традиционно становятся блондинками всех мастей, однако она выкрасилась в брюнетку. И не прогадала! Темно-карие глаза сразу стали казаться больше и выразительнее, лицо приобрело законченность, исчезла расплывчатость черт. Даже мама, которая поначалу возражала против идеи красить шевелюру в столь нежном возрасте, вынуждена была признать, что дочь похорошела.

Вера вытерла лицо полосатым махровым полотенцем. Что делать? Боль в груди не отступала, решение, как жить дальше, не находилось. Она вздохнула и вернулась на кухню.

Светка уже была там. Из комнаты доносились бодрые звуки песенки спасателей: судя по всему, победила молодость, Ксюшка отвоевала право наблюдать за приключениями бурундуков. Вера села к столу и увидела на экране телефона очередной пропущенный вызов. Марат не сдавался.

— Ни один наших слез не стоит, вот ни один! Все они сволочи! — в сердцах сказала Светка. Задумалась о чем-то своем и, не дожидаясь Веры, опрокинула рюмку, со стуком поставив ее на стол.

Про сволочей Светлана Сюкеева знала немало, причем на собственной шкуре. Ее муж Витек, водитель с ликеро-водочного завода, лично преподал жене немало веских уроков.

Были они из одной деревни, приехали в город в поисках работы, потому как на селе с этим туго. Светка, окончившая педучилище, быстро устроилась в детский садик. Витек пошел крутить баранку. Родилась Ксюшка. Когда дочке исполнилось полтора года, Светка вышла на работу, пристроив дочь в свой садик. Получилось удачно — душа спокойна, что ребенок под присмотром, и деньги в семье нелишние. Квартиру на Северной они сначала снимали, потом выкупили по ипотеке. Теперь большая часть семейного бюджета перетекала в банк.

Витек трудился на своей «ликерке», считался неплохим работником и вообще хорошим парнем. С женой они жили неровно. Вроде и деньги Витек приносил, и по дому мог помочь, и ремонт своими руками делал, и жену с дочкой любил.

Но несколько раз в году в нем играло ретивое. Ипотека, прочнее любых уз связавшая его судьбу с судьбой Светки, накинула петлю на бесшабашную веселую жизнь. И иногда этот узел так давил на шею, так туго затягивался и перекрывал кислород, что Витек рвался прочь и зверел.

Уходил в загул, начинал пить литрами. Делать этого тихо и пристойно не умел, и окружающим, а в первую голову — жене, становилось попросту жутко. Детина ростом под два метра, с кулаками размером со средний вилок капусты, Витек легко прошибал стены, выбивал окна, швырял и крушил мебель и посуду. Исступленно матерился, ревел дурным голосом, говорил Светке гадости, несколько раз избивал так, что она ходила в синяках и лечила почки.

Все это, естественно, на глазах у ребенка. Правда, дочь не обижал, как бы пьян ни был, за что Светка была благодарна ему иррациональной благодарностью. Бывало, Витек не ночевал дома, и Светка ночи напролет рыдала, потому что была уверена, что муж с другой женщиной. Она страшно его ревновала, хотя и знала, что эти пьяные измены на отношение к ней не влияют, и жену он ни за что не бросит.

О разводе Светка не помышляла. Всплески его пьяной дурной энергии прощала с истинно русской покорностью, которая давно уже стала особенностью национального характера, и которую не способны вытравить ни американские фильмы, ни вошедшие в жизнь новые технологии, ни статьи продвинутых журналистов, ни призывы феминисток. Света понимала и внутренне принимала мужнины метания, не задумываясь о том, что ей-то, в сущности, живется не легче. Только вот женщины не могут позволить себе ни загулов, ни послаблений.

Выпустив пар, протрезвев и отгулявшись, Витек становился покорным и кротким, трогательно просил прощения, клялся, что это в последний раз (хотя оба прекрасно знали цену таким клятвам). Будь Света более рассудительна, вдумчива и склонна к анализу, она понимала бы, что с годами загулы будут становиться чаще, а промежутки между ними — короче. Что бурные семейные сцены не проходят бесследно для психики Ксюшки. Что Витек, каждый раз обретая прощение, начнет наглеть, позволять себе все больше, и в своей склонности к разрушению заходить все дальше.