Елизавета Голякова - Пионеры всегда помнят свои обычаи и законы

Антон не раз катался на нем, как и на всех аттракционах в парке, и не собирался удивляться. Но этот раз, как каждый из предыдущих, оказался особенным. Особенно захватывающим, особенно сильным, особенно искренним – и такого, как сейчас, не было еще никогда. На третьем круге парень поймал у себя в горле замирающий, в четверть голоса вскрик – и зачем-то решил, что раз уж пришел на качеле-карусель, стоит поорать.

И он, мяукнув на особенно крутом вираже, почти ожидал это услышать, когда девушка выкрикнула восторженное «ваааау!», и Антон увидел, как та тянется руками к небу и разноцветным лампочкам, словно маленькая девчонка. А мгновение спустя услышал и свой собственный голос, вторящий тому «вау».

Они переглянулись и расхохотались, мешая так легко рождающиеся вскрики восторга со смехом.

Было невероятно оказаться наравне с кипарисами, над сверкающим парком – блестящим озером водного картинга, детскими американскими горками и вечно закрытой пиратской ладьей, над поднявшими к ним головы людьми и над великом с машиной по приготовлению попкорна, увидеть краешек блестящего моря – и знать, что твои чувства делятся сейчас на два, нет, возводятся в квадрат.

– Это самое приключенческое приключение за целый год! – раздался чей-то вскрик после особо крутого виража.

– Приключение пушечное, ты праааааа!..

Окончание фразы утонуло в его собственном возгласе и чьем-то заразительном смехе, и их голоса утонули в хоре воплей и визга. Как будто детская площадка внезапно оказалась на горках для камикадзе. Взрослые, хранящие внутри те места, которых уже давно нет.

Но когда ты летишь на каруселе-качелях, про всю эту философию как-то не думаешь – просто орешь, болтаешь ногами и хохочешь, пытаешься запомнить эти несколько минут как можно железобетоннее, впаять их в себя накрепко, чтобы греться ими в самые тяжелые времена. Но о тяжелых временах ни одна мысль не прокрадывается в голову того, кто взлетает к закатному небу и видит сияющее море, нет. В голове только ветер, в прямом и переносном, ветер и блеск далекой воды.

Впереди папы той жизнерадостной девчушки сидел какой-то парень, на вид лет семнадцать, вряд ли больше. Особенно не хохотал, не орал, но и крутого из себя не строил. Обычный такой пацан. А сзади раздавались восторженные голоса девушки с парнем и мыльницей – им все, конечно, безумно нравилось.

И когда вдруг, уже перестав разгоняться, и даже, кажется, чуть сбавив обороты, мотор как-то подозрительно чихнул, никто этого так и не заметил. Парень-наблюдающий вылез из своей кабинки и аккуратно, даже опасливо здоровался с малышкой за руку, нарочито серьезно, как со взрослой. Ее это приводило в полный восторг, а Лера фыркала в сторонке, снова лениво принимаясь за попкорн. Можно ли считать лето не спущенным в трубу, если самое увлекательное зрелище на обозримом и необозримом горизонте – это Слава, неожиданно нашедший общий язык с маленьким ребенком?

– Меня зовут Слава. А тебя? – серьезно спрашивал парень, глядя в любопытные глазенки.

– Ксюша, – кивнула малышка не менее серьезно. – Давай дружить!

А за одним секундным помутнением в механических мозгах «Хали-гали» тем временем последовало второе и, почти сразу за ним, третье. Его уже заметили многие: мотор ощутимо сбился с работы, кресла тряхнуло. И они полетели по инерции дальше, и даже сделали круг – как вдруг что-то в машине разладилось, она надломленно лязгнула, и следом раздался жуткий скрежет. Тряхнуло так, что лязгнули зубы – и аттракцион замер, как одним ударом добитое животное.

– Бл*ть! Бл*ть, бл*ть! – словно Славу тряхнуло разрядом тока. Он уже вырвался из ручек малышки и рванул к кабине, но это бы уже ничего не исправило.

Лера подхватила маленькую на руки, стремительно покрываясь красными пятнами. А в кабинке парень дергал тумблеры, сбрасывая напряжение еще работающего мотора, ругался сквозь зубы и не сквозь – тоже.

– Полегче, Слава! – крикнула ему девушка, и тот только дернул плечом.

Он хотел сейчас опустить кресла к земле и скорее снять людей с аттракциона. Хотя бы опустить кресла настолько, чтобы с них можно было легко спрыгнуть вниз. И, когда тумблер за тумблером, кнопка за кнопкой оказывались бесполезны, не отзываясь ни на одну команду, он решил хоть зафиксировать раму качеле-карусели в том положении, в котором она замерла, чтобы вдруг ничего не швырнуло пассажиров об землю. И даже это он сделать не смог. Вообще ничего не смог. Ничего, черт возьми!