Игорь Плетинский - Вчерашние небеса

Брат Рене задумался.

– Знаешь ли… сии видения настолько непонятны, что и не знаю, как рассказать. Одно мне ясно: я не в силах более таить это в себе, ибо не могу понять суть сего… Пусть ученые мужи, изучившие множество книг, толкований и писаний, попробуют…

– Так что же это? – От нетерпения и страха я весь покрылся испариной.

– Я вижу… Не знаю, может, это то, что ждет нас…

– Ты видишь будущее?

– Может быть.

– И что, что же там?!!

Брат Рене, склонив голову, закрыл лицо ладонью. Когда он снова взглянул на меня, в мерцанье свечей его лицо выглядело усталым и постаревшим.

– Я вижу, – начал он вполголоса, – вижу многое. Я видел огромный город, перед коим Париж – ничто. Он простирается на многие лье! Башни его, залитые светом, подпирают свод небес. Улицы его в сто раз шире Амьенского тракта, а по ним нескончаемым потоком движутся некие повозки. Без лошадей! Людей столько, что я и в самых смелых мыслях не видел. Муравьев в муравейнике поменее. А свет! Сколько света там, и он так ярок, что напоминает солнце!

– А еще?

– Я видел еще один город, на побережье бескрайнего моря… На горе, что на самом берегу, стоит статуя Господа нашего, благословляющего город. А в высоту она не менее трехсот локтей! Такое может ли быть?! А еще видел я бескрайние ледяные пустыни. Там только снег и лед и ничего более. А еще – страшную войну, где люди воевали на дьявольских колесницах, изрыгающих огонь, и вместо мечей, шпаг и аркебуз были у них некие орудия, выпускающие множество пуль в одно мгновение. И видел я такое…

Я так и замер с открытым ртом, слушая его.

– Я видел, как люди полетели в небо на огнедышащей колеснице, похожей на гигантскую петарду. Огню и грохоту было столько, что самая сильная баталия с ее ревом пушек и единорогов покажется в сравнении жужжанием комара. Боже праведный! Что же это… – Внезапно брат Рене выпрямился и произнес: – Обещай, мой единственный друг, что это останется тайной! Ты – один, кому могу рассказать я это… Быть может, я безумен, может, вселился в меня какой бес, но… Я вижу это во сне! Сколько молитв, сколько покаяний я произнес, прося Всевышнего избавить меня от этих видений! Все напрасно. Я продолжаю это видеть. Это сильнее меня…

Я обнял за плечи молодого моего друга, готового разрыдаться.

– Господь всесилен, братец! Все козни дьявола – ничто по сравнению с его могуществом! Молись еще и тогда избавишься от страшных сих видений!

– Я попробую. Прошу тебя, я знаю, ты не доносчик и не клеврет настоятелев, у тебя добрая душа, и вера твоя крепка, не рассказывай никому!..

Я поклялся ему Святым Иеронимом, плотью Иисусовой и всем, чем мог…

С тех пор он часто рассказывал мне о снах своих. Чего я только не наслушался!

Сказать, что верил, – не скажу. Но все-таки, осеняя временами себя крестным знамением, думал я о том, что же это – сатанинские козни или Божье благоволение?

Так шло время, подошла и осень. Наша дружба, скрепленная общей тайной, прочнела и продолжалась. Однако в мире сием ничто не вечно…

Кто-то из ретивых монахов, найдя случайно забытые лоскутки с записями, донес настоятелю. Отец Гийом, человек вельми суровый, немедленно учинил дознание, и открылось, кто пишет их… Брата Рене вызвали к настоятелю, и там он вынужден был признаться, что все это видит во снах своих. Не знаю, о чем говорили они, однако братья, тайком подслушавшие часть разговора, уверяли, что настоятель кричал Рене: «Ты не просто еретик! Ты обуреваем дьяволом! И я изгоню его из тебя!»

Брата Рене препроводили в подземелье, заключив в темную сырую келью, в коей он находился постоянно. Никого к нему не пускали. Настоятель сказал, что дает ему последний шанс отречения и покаяния, прежде чем отправит его в объятия инквизиторов, а уж те найдут способ заставить его раскаяться. Однако до этого дело не дошло. Брат Рене, мучаясь от снов и мыслей своих, а такожде от сырости и холода подземелья, захворал. С ним сделалась горячка, и он возвращен был в свою келью. Усилия брата-лекаря Зебулона не помогли, и болезнь пожирала юного друга моего. Я был единственным, кто ухаживал за ним, находясь все свободное время у одра болезни. Брат Рене был в бреду, и не мог я ничего разобрать из той бессвязной речи, которая порой вырывалась из уст его.

Но вот однажды поздним вечером он внезапно пришел в себя. Он узнал меня, и слабая улыбка осветила его измученное лицо.

– Брат Жерар… Друг мой…

– Слава Иисусу! Болезнь отступила! Как я рад, друг мой!