Юлия Трегубова - Семьдесят пять ступеней вверх. Сборник рассказов

Ветер бьётся в окна. Над головой слабая рама не выдерживает натиска и вылетает, осыпая градом мелких осколков крутые ступени. Фимыч карабкается вверх, хватаясь занемевшими пальцами за покатые края, стекло врезается в плоть. Но смотритель не останавливается – ступень, ещё ступень: восьмая, десятая. Багряными отпечатками ладоней отмечена пройденная высота. Тёплая кровь сочится, пуская тоненькое облако пара в студёный воздух, словно последний вздох, словно дыхание уходит с каждой алой каплей.

Двадцатая ступень. Жена открывает дверь – на пороге статный мужчина в чёрной форме, рукава золотом отделаны. Две звёздочки поблескивают на погонах – капитан второго ранга, сам пожаловал. Фуражка прижата к груди, взгляд серьёзный, строгий. Входит, ничего не говорит. Жена всё понимает, материнскому сердцу слова не нужны – не сохранил…

Ещё пятьдесят ступеней вверх, ещё есть надежда. А там, в сером море несётся на скалы рыболовный траулер, который потерял ориентир. Так же, как когда-то под проливным дождём не разглядел огонь маяка корабль военно-морского флота.

Двадцать пятая ступень. Фимыч вспоминает, как видел тогда по ночам подброшенный волною корабль, зубастую пасть скалы и родную, полную жизни, улыбку. Тело не нашли, значит, и оплакивать нельзя, нельзя сдаваться. Может быть, именно сейчас его сын где-то там, в пенной синеве шторма, ищет спасительный луч маяка?

Пальцы не гнутся. Коричневой коркой покрылись раны. Тридцатая ступень, и нет больше сил… Нет больше сил смотреть, как увядает жена. После горькой вести она слегла и больше не встала, не оправилась. Нет больше веры.

Отец Серафим похоронил жену, закинул в дальний ящик толстый томик с Благой вестью на церковнославянском и покинул тёплую квартиру. От прошлой жизни остались клочки воспоминаний, потускневшее фото и слабая надежда. Так появился смотритель – Серафимыч. Время откинуло всё лишнее – оставило лишь короткое прозвище «Фимыч». Возродившийся здесь – в суровом краю, на границе двух миров: Охотского моря и Тихого бескрайнего океана – хранитель маячного огня покорно нёс служение в своём новом храме на верхушке холма.

Шестьдесят пятая ступень – ноги отказали. Шквалистый ветер силился сокрушить возвышающийся и хрупкий с виду стан маячной башни. Фимыч подтягивался на руках, ничего не видя и уже не ощущая боли. Шестьдесят девятая – семидесятая… Дойти, доползти, успеть.

Траулер тем временем, беспомощно подкидываемый на волнах, неумолимо мчался к берегу, к скалистым холмам.

Семьдесят третья – живые глаза неопытного матроса глядят сквозь вихрь непогоды, ждут спасительного луча. Фимыч словно вернулся назад, словно чувствовал, видел каким-то особым зрением через пелену времени потерянный в морской бездне корабль. С каждым порывом ветра он ощущал его приближение – словно открытой грудью летело на оголённый пик неведомое судно. А вдруг он там, на борту… и никто не спасёт, не сохранит.

Семьдесят пять ступеней позади, из маячной комнаты в фонарный отсек ведёт вертикальный трап высотой около двух метров и упирается в тяжёлую крышку входного люка.

Руки отказывались поднимать отяжелевшее тело – последняя перекладина трапа отделяла от главной цели. «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты меня оставил?» – вырвался сжатый стон из груди Фимыча.

Ещё считанные секунды, и уже ничего не спасёт траулер от крушения. Считанные секунды и…

«Маяк! Маяк! По правому борту земля!» – яркий луч спасительного огня прорезал ночную завесу.

Ещё несколько дней бушевало море, но благополучно обходили корабли острую кромку суши, направляемые светящимся в ночной дали оком. Сквозь плотный туман и солёно-горькую взвесь морской пены пробивался тусклый свет маяка «Курбатов», что уже не первый десяток лет стоит на своём посту под ударами безжалостной стихии и отводит корабли от крутых берегов Курильских островов. Камчатка – край, где одинаково приятно умереть или возродиться.

А как только море утихло, и ветра присмирели, дошла до маяка группа техников. Нашли Фимыча бездыханным у подножия винтовой лестницы в семьдесят пять ступеней в высоту. Так и пролежал все штормовые дни, скованный холодом да смертью. Вот только каждую ночь неизменно зажигался маячный огонь. И до сих пор в непогоду виднеется в святая святых чей-то силуэт – согбенная фигура с тонким хвостиком на затылке, обращённая к морю.

Где только ни прячутся люди от самих себя! Кто-то бежит в Тибет, кто-то – на Алтай, а кто и в чарку хмельную ныряет. Я же поспать любила. Да-да! Засыпаешь, и проблемы уходят. Все беды в дрёму проваливаются. Радость взаправду, а плохое – понарошку. Проснёшься, и всё прошло. Уж если где и прятаться, то во снах – не иначе.