Артем Тихомиров - Комната, которой нет

Старик и ребенок, боящийся темноты. В Федоре жили два этих человека. Они дополняли друг друга. Первый боялся настоящих чудовищ, второй – вымышленных, но оба правили бал. Федору было стыдно за себя, именно отсюда проистекала его ненависть к жене, от которой он подсознательно ждал поддержки, одобрения, сочувствия. Не оправдывая его ожиданий, Людмила испытывала на себе гнев мужа. Федор ни разу не высказал ей в лицо что думает, однако такой исход был вероятен. Стены, кругом стены.

Федор старался держать своих выросших детей на расстоянии, поэтому не препятствовал их стремлению жить самостоятельно. Людмила одобряла такое решение, хотя напрямую они это не обсуждали. Чем дальше Ольги и Игорь будут от родителей, тем лучше для них, безопасней. По той же самой причине Федор никогда не стремился вовлечь сына или дочь в свой бизнес, не мешал им выбрать собственную дорогу. Он сожалел, что судьба сложилась так, но должен был думать, прежде всего, не о себе. Ночами Федора охватывала тоска, горькое сожаление о прожитых годах, стертых временем навсегда. Возможно, это не более чем паранойя, но ведь для него эти чувства были реальными, осязаемыми и вовсе не походили на иллюзию. Он подолгу лежал в полумраке рядом с женой, глядя в потолок, и созерцал мрачные картины в своем мозгу. Сны, в которых Федор превращался в беззаботного мальчика, гоняющего на велосипеде по мокрой желтой листве, приносили не только облегчение, но и боль. Просыпался он после них с невероятным чувством скорби и перед тем, как проснуться, слышал и чувствовал собственный плач.

Обо всем этом он думал, читая газету перед ужином. Его глаза скользили по строчкам, а мозг ухватывал только крошечные обрывки информации.

Федор не ощущал собственного сердца, все само пришло в норму. Можно было расценить это как хорошее предзнаменование в череде плохих, с которыми он столкнулся в последнюю неделю.

Людмила стояла у плиты, готовила плов с курицей и овощами. Федор сидел у стены за круглым столиком и посматривал на жену. Она передвигалась по кухне, шаркая истрепавшимися сланцами по линолеуму. Казалось, вообще не поднимала ног.

Федор оторвал взгляд от газеты и посмотрел на Людмилу, стоящую вполоборота. Она застыла в одной позе и отрешенно уставилась в окно, держа в руке деревянную лопатку. Еда негромко шипела на сковороде.

Федор и понятия не имел, о чем она сейчас может думать. Внутренний мир жены для него давно стал тайной за семью печатями. Халат обтягивал ее бедра, топорщился на груди. Эта картина показалась Федору сексуальной. Фигура Людмилы изменилась, оплыла, но ноги и талия еще были очень даже ничего, он не мог думать о них с неприязнью. Да, вспышка отвращения была, но от нее не осталось и следа, а в эту минуту его гормоны проснулись и начали путешествие по крови. Возбуждение нарастало.

Он снял очки, положил на стол, свернул газету. Людмила откликнулась на шелест, повернула голову.

– Что?

Да, он любил ее. Невзирая на все, что было в прошлые годы. На все секреты, которые они вдвоем оберегали не только от детей, но и от себя.

В молодости Людмила казалась Федору не в меру привлекательной и сексуальной. Игра шла, что называется, на грани фола. Как-то, подвыпив, он назвал ее шлюхой, имея в виду ее сексуальные таланты, и она не обиделась. Людмила действительно умела его удовлетворить, как ни одна женщина не смогла за всю жизнь.

У этой медали была и оборотная сторона, но Федор предпочитал ее не замечать.

– Что? – повторила Людмила.

Он оглядывал ее фигуру, надеясь, что она сама все поймет. Людмила улыбнулась, приподняла одну бровь. Из-под той мутной пленки проступило такое знакомое ему выражение. Казалось, стали исчезать с ее лица и признаки увядания.

– Вспомнил молодость? – повторила жена.

– Да, есть немного.

– Немного? Глаза горят, словно я вообще без ничего тут стою.

– А что у тебя под халатом?

Людмила засмеялась, и Федор подумал, что сто лет не слышал этого. Кровь застучала у него в горле.

– Посмотреть хочешь?

Сколько времени у них ничего не было? Подумать страшно.

– А у вас есть что показать?

Людмила с шутливой укоризной покачала головой.

– Некоторые этого вообще не заслужили, по-моему. Ну, так и быть.

Она отложила лопатку для помешивания и стала медленно развязывать халат. Федор четко себе представил ее тело, каким оно было раньше, и как Людмила не стеснялась в жару дома ходить совершенно голой, даже с маленькой Ольгой на руках. Дикое возбуждение ударило в голову. Людмила перевела взгляд на его домашние спортивные брюки и захохотала. Его пенис в считанные секунды выпрямился, встал колом, да так, что стало больно.