Марьяна Романова - Стая

Сказка о человеке-волке была частью их детства. Этот сюжет никогда не надоедал, и в нем даже был своеобразный мрачноватый уют. Забраться с головой под одеяло и в тысячный раз попросить: «Ба, а теперь о Волкодлаке расскажи!»

Бабушка умерла, когда Саше еще десяти лет не было.

В деревню они больше не ездили – первые несколько лет скучали, вспоминали, какие там были ароматные разнотравные луга, какой темный речной песок, в котором можно было найти камни «чертовы пальцы», какая березовая роща, богатая на грибы, как здорово мчаться по пыльной дороге на стареньком велосипеде, как шелестел вдали лес и как сладко было этого леса бояться. Но постепенно воспоминания покрылись толстым слоем пыли, утеряли эмоциональную яркость и продолжали существовать только в виде сухих фактов. Да, была деревня. Лес. Разнотравье. Чертовы пальцы. Мясистые подберезовики, из которых получается пахучий суп.

Саше было уже четырнадцать, когда он однажды Татьяне странное рассказал.

– Танечка, я бабку нашу видел.

– Какую бабку? – Она даже не сразу поняла, о чем речь.

– У тебя много бабушек? – поддразнил брат, – Нашу, покойницу.

– Приснилась что ли?

– Если бы, – вздохнул Саша. – То есть сначала она приснилась. Такой сон живой был. Улыбалась мне. Я решил, что это потому, что мы давно на могиле ее не были. На следующий день нарвал ромашек, сел на велосипед и до кладбища доехал… Могилка бабкина заросла так. Я сорняки выдернул, тряпку какую-то нашел, крест протер. Ромашки положил. Уже дело к вечеру было, я собрался уходить. Иду по тропке между могил, и вдруг меня окликает кто-то: «Саша!» Я обернулся – стоит. Бабушка. Я ее сразу узнал. Странно она выглядела – строгая такая, не улыбается. Платок туго повязан, платье темное, длинное. Потом вспомнил, что хоронили ее в платье таком. В сундуках ее нашли, а при жизни и не носила его никогда. Я остановился как вкопанный. Ответил ей тихонечко: «Бабушка, что же ты?» А она так смотрит укоризненно и головой качает: «Эх, Саша-Саша, скучаю я по тебе, да скоро ведь свидимся… Ты уж ко мне, внучек, не торопись!» А потом лицо ее изменилось, она бросилась вперед, перепрыгнула через две могилы разом, откуда в старухе такая прыть. Остановилась прямо передо мною, да в лицо мне гнилью дышит. И говорит так странно – не размыкая губ, как чревовещатели. «Не ходи в лес к волкам! – говорила, – Не ходи в лес к волкам, не ходи в лес к волкам!» И руки ко мне тянет. Тут уж я пришел в себя и наутек пустился. А за спиной так голос ее и звучал: «Не ходи в лес к волкам!»

Саша рос нежным и впечатлительным. Это осуждалось обществом – ведь «мальчики не плачут». Пока он был жив, Татьяна ходила «заземленная». Нельзя ей было витать в небесах и смаковать тонкости внутренних состояний – она одна несла ответственность за брата, без нее Сашенька пропал бы. Сколько раз она отбивала его из намечающихся уличных драк, сколько раз утешала, вытягивала, успокаивала. Таня была его ангелом-хранителем. Но все-таки однажды упустила.

Сашенька – нервный, чуткий, ранимый, словно совсем без кожи.

Когда это началось? С мертвой бабушки, якобы подошедшей к нему, чтобы о чем-то предупредить? Или когда он сказал: «Таня, я решил нашу любимую детскую сказку о Волкодлаке в блокнот записать! Может быть, когда-нибудь книгу издадим!» Или когда он похудел, почернел и осунулся и долго не рассказывал, в чем дело, и Таня с ума сходила, и даже подозревала наркотики, а потом брат признался, что каждую ночь видит во сне себя волком. Что судьба такая у него – волком стать. Или когда он стал много времени проводить в лесу. Уйдет утром, вернется к ужину. Что он там делает, где бродит? Или когда Таня разбирала его грязные вещи и нашла в углу скомканные джинсы в пятнах крови, к которым какие-то перья прилипли. Она спросила, в чем дело, а Саша отмахнулся – просто ногу поранил в лесу, за ветку неудачно зацепился. Но она потом специально обратила внимания – никаких заживающих ран на его теле не было.

Могла ли она все это остановить? Татьяна потом часами об этом думала, варилась в чувстве вины. Не в одночасье же все случилось. Сашино безумие вызревало годами. Наливалось соком и цветом как ядовитая волчья ягода.

Брату кошмары снились. Он метался по кровати, скулил и даже выл. Тане иногда приходилось будить его. В одну из таких ночей она Сашу за плечо потрясла, а тот изогнулся и за руку ее куснул. Потом не помнил ничего.

Прошел ли он тогда точку невозврата или можно было схватить его и вытянуть из этого омута.