Николай Левченко - Человек, который не мог умереть

– Ну, разве только в некоторой, – с иронией ответил он. – Думаю, как журналисту вам это знакомо. Я вот о чем сейчас подумал: вы ведь не утерпите и нарисуете потом портрет рассказчика?

Хотя я ничего ему не обещал, он был напорист, даже нагловат как продавец морских ракушек и кораллов перед пляжем; покручивал в руке уже пустой бокал и исподлобья изучал меня глазами.

– Ваши опасения понятны. Но я могу не делать этого. То есть, я хочу сказать, что по словесному портрету ни вас, ни вашего знакомого никто не опознает.

Я угадал: он щелкнул пальцами, чтобы подозвать официанта, и снова попросил вина.

– Не беспокойтесь, что я много выпиваю, это оживляет мысли, только и всего.

Я с равнодушием пожал плечами и заказал себе еще один эспрессо. Он понял этот жест как поощрение, откинулся на спинку кресла и продолжал вприщур исследовать мое лицо с таким усердием, словно фотография того была во всех газетах.

– Хочу надеяться на ваше слово. Хотя, на честность пишущей когорты трудно положиться. Вы, кстати, кто? штатный репортер или свободный труженик?

– По правде говоря, все еще и сам не знаю, – полушутя ответил я, думая, что при такой наружности у него наверняка должно быть чувство юмора. – Мои статьи печатают в одном журнале. Но я не из таблоида, если это вас хоть как-то успокоит.

Он удовлетворительно кивнул.

– То, о чем я расскажу, на первый взгляд покажется немыслимой фантазией, фантасмагорией. Странствия души в запутанных потоках времени буддисты называют, кажется, метемпсихозом. Но человек, переселившись в чье-то тело, не помнит, кем он раньше был. Можете представить состояние того, кто пережил такую смерть и помнит все, за исключением различной топонимики, лиц или имен? Ну, например, вы знаете, что были некогда женаты, но вы не помните ни внешности, ни имени своей жены, ни места, где вы проживали. Вы даже собственного имени не помните, не знаете, где точно родились. С одним моим знакомым, уроженцем тех же мест, примерно так и вышло. После многих лет безвестности о нем, мы случайно встретились в Неаполе на пьяцца Данте. Он стоял посередине площади, разглядывая мраморную статую поэта и те скульптуры, что на карнизе арочного здания напротив. Не знаю, что так привлекло его внимание. Но если вы бывали там, так можете себе представить. Все, кто раньше знал его, были уверены, что он погиб. Я сам узнал его не сразу. Что-то подсказало мне, что это тот же самый человек, которого я знал когда-то, – может, выражение знакомых глаз или его речь, когда я с ним заговорил. Но прежде чем он рассказал мне то, чего сейчас услышите и вы, пришлось еще полдня доказывать, что некогда мы с ним дружили.

Воззрившись на меня из-под почти седых недвижимых бровей, он сделал следующую паузу, чтобы оценить эффект.

– А вы еще поддерживаете отношения с этим человеком? – решил я уточнить на всякий случай. – Ведь согласитесь, если вы хотите, чтобы кто-то написал об этом, взглянуть на те события глазами очевидца было бы куда как лучше.

Он усмехнулся.

– Нет, мы больше не встречаемся. Но вы не пожалеете: я перескажу вам всё почти дословно. Как я убедился, разные подробности, которые предшествовали его приключению, или напрочь стерлись в его памяти или же перемешались с настоящим. Поэтому все уточнения, где это возможно, я постараюсь сделать сам.

Глядя в глиняный горшочек с «золотым», он отпил из принесенного высокого бокала и неторопливо стал рассказывать свою историю. Она была действительно его, а не его приятеля, насколько я смог догадаться уже посередине длинного рассказа. Из разговора со своим приятелем он, очевидно, просто позаимствовал какие-то недостающие детали, о которых ничего не помнил, и приписал это себе. Я знал, что у случайных неожиданных рассказчиков, которые горят желанием излиться перед первым незнакомцем, такое иногда бывает… Кафе было открытое, под тентом. Послеполуденное солнце греческого пригорода кропило мостовую, обсаженную ближе к морю зеленовато-пепельными эвкалиптами и финиковыми пальмами, узорчатыми масляными кистями. Делая по временам глотки из чашки с кофе, я слушал, что он говорит, и постепенно погружался в зрительный ряд образов. По-своему ассоциируясь с рассказом, вокруг блуждали точно тени предсказаний из дельфийского святилища, развалины которого были километрах в десяти-двенадцати. Передо мной сидела будто пифия в образе ожившей мумии. И незаметно подчинившись звуку ее голоса, я совершенно позабыл о времени и месте, где я нахожусь… Сразу уточню: этого мужчину я больше никогда не видел. Когда он кончил свою исповедь, и я опять пришел в себя, он тут же расплатился и ушел. Осталось лишь необъяснимое, невнятно гложущее чувство, что всё это произошло со мной.