Алекс Блэк - Краудсайд

Мальчик не услышал, как под ним, по обыкновению, будя детей в соседних комнатах, проскрипела кровать, когда он вставал. И виной тому был не мгновенный переход из сна в бодрствование, а сама причина, почему он не обратил на это внимание – этот рыжий кретин держал в руке пустой кувшин, а по волосам Джека Ината стекала вода.

– О, ты проснулся? А я только зашел тебя будить. Как хорошо, что ты уже не спишь! – восторженно воскликнул вожатый. – Одевайся малой, через полчаса служба. Опоздаешь, будешь снова отмывать коридоры!

Хлопнула дверь, и Джек, уставившись в потолок, остался один.

– Ненавижу! – процедил он сквозь зубы, и стал подниматься с постели.

Джек обернулся посмотреть на кровать и его лицо перекосило. Желтое пятно на половину простыни заставило его побледнеть.

– Чем этот урод облил меня?! Джек принюхался и его лицо еще больше перекосило.

– Ненавижу! Если кто-то из пацанов это увидит, то мне точно конец! Джек стиснул кулаки и принялся судорожно метаться по комнате, рассчитывая, что физическая активность доставит в мозг достаточную порцию кислорода, вместе с тем и решение как избавиться от этой напасти. В суматохе Джек ударился об ножку кровати соседа.

– Мазафанта! – проскулил парень, схватившись за ногу. Слезы подступили к глазам, но он не заплакал. Продумывая варианты мести, Джек покосился на виновника своей боли.

Кровать пустовала. Сожителя по комнате уже не было, как и большинства ребят, которых повели сегодня в музей старого оружия.

– Ты прости меня… – прошептал Джек, и без особого труда поменял тонкие матрасы, для верности перевернув соседский другой стороной и заправив. Будь его сокомнатник хотя бы приятелем Джека, и хоть раз за него заступился, то Джек не стал бы идти на такую подлую крайность. После дикого скрипа пружин кровати, когда Джек вставал, всегда следовали побои, которые уже обрели некий утренний ритуальный характер, за долгие годы ставший для остальных ребят действием на уровне животного инстинкта. Но в это утро, к облегчению подростка, никто больше в его комнату не зашёл.

Джек взял полотенце, снял с батареи носки, в одном из которых прятал огрызок мыла, и направился по длинному коридору в душевую комнату. Ванная представляла собой мрачное сырое помещение с черной дырой в стене, из которой сочилась ледяная вода, вне зависимости от того был перекрыт кран или нет. Что бы помыться под таким слабым напором приходилось вплотную прижиматься к противной скользкой плитке, но сегодня было воскресенье и Джека это радовало. Тем более приснилось ему сегодня, что-то хорошее, но что, он забыл.

Темноволосому парню с шишкой на лбу, этим утром стукнуло пятнадцать. И то, что, всё реже слышались далекие взрывы снарядов, к которым никак не привыкнуть, Джек воспринял для себя как подарок. Невежество одного человека, заскучавшего на старости лет, или жажда власти как то бывает у безумцев – парень уже не помнил, из-за чего всё началось. И насколько тяжело было поверить в то, что можно неплохо зарабатывать на убийстве людей, причем на смертях собственных солдат, так же не верилось, что этот ужас, наконец, подходил к концу. В мире заканчивались последние вспышки сражений, и все были рады, что детский дом, в котором все еще навязывали старые традиции, каким-то чудом обошло стороной. Ведь бойня, подходя к своему логическому завершению, успела уже итак унести много жизней, отняв родителей у детей и детей у родителей. Черт, это было хуже любой другой войны.

Парню же повезло. Две фигуры, которые должны были заслонять собой горизонт – мама и папа – парнишка их не знал, и единственным утешением для Джека были одинокие прогулки по вечерам, залезать в полуразрушенные здания и часами напевать там мелодии, которые сам же и придумывал. Жил он в общежитии, с такими же потерянными мальчишками как он, где их каждый день заставляли, стоя на коленях что-то бормотать о благодарности некому Великому и просить о спасении. Кормили два раза в день макаронами с тунцом и разрешали гулять, где вздумается. И последнему Джек был рад больше всего. Ребятам не особо нравилось, когда Джек выдавал своё мычание за музыку, поэтому он с радостью уходил в место, где единственным жюри было его собственное эхо – в подвал заброшенного здания. Не имея друзей, Джек и не рассказывал никому, что он может видеть сны, в большинстве своём психоделические, но всё же свои, собственные.

Тем более он не стал рассказывать никому о том дне, когда через несколько минут после взрыва Галактики что-то невидимое упало рядом с ним и принялось искажать и плавить воздух. Затем это что-то заговорило с Джеком. Это был нечеловеческий язык, и язык ли это был вообще, юноша не понял, просто в подростковую голову мощным неконтролируемым потоком ворвались картинки с непонятными символами и пугающим до усрачки замогильным бормотанием, которое было похоже, скорее на звуки несварения у какого-нибудь огромного животного.