Григорий Лерин - Сказки Индийского океана

Слышал ли их Басаев – маленький, кривоногий улыбчивый сириец, поплатившийся за бороду и легкое сходство незаслуженно непочетным прозвищем? Наверное, слышал, но не здесь, а где-то там, на пути к Аллаху и даже пытался ответить. На его шее периодически вздувалась синяя трепещущая жилка, пульсировала пару секунд и снова опадала, замирала.

Сверху, с крыла мостика 2 2 Крыло мостика – продолжение палубы навигационного мостика за пределы рубки, наружная площадка, служащая для увеличения обзора. донесся голос чифа 3 3 Чиф (от Chief Officer, англ.) – старший помощник капитана. :

– Валера, ну что? Викторыч, давай на мостик, я спускаюсь!

Дядечка покрутил головой по сторонам, увидел за спиной Серегу и протянул ему маску с резиновой грушей и трехлитровым кислородным баллоном. Как обычно, он был рад соскочить, отвалить в сторону, хотя лечить экипаж на судне как раз его, второго штурмана, прописная обязанность.

Серега растеряно опустился на колени рядом с боцманом.

– Не дышит, – устало прохрипел Валера, не переставая вдавливать в грудь Басаева широкие ладони. – Вроде бы, хочет, но не дышит никак.

Серега протянул руку и раздвинул пальцами посиневшие губы Басаева. Оба увидели язык, герметичной прокладкой расплющенный между сжатыми судорогой зубами.

– Колек, рви на нем пасть! – заорал боцман. – Студент, помогай!

Колька с Серегой вцепились Басаеву в лицо, пытаясь разжать челюсти.

– Яхья! Яхья! – воззвал с крышки трюма молоденький Камель, простер руку, указывая на невыносимое надругательство над телом правоверного, и залился слезами.

Яхья угрюмо отмахнулся и снова отвернулся к солнцу. Все в руках Аллаха. И, может быть, все-таки Аллаху будет угодно, чтобы русские сделали так, что Махмуд Хакли, которого они смешно зовут «Басаёв», останется жив. Ведь сделали же они что-то с Юсефом Хаттабом, и тот стал дышать…

Прибежал чиф. Он на ходу оценил обстановку и вытащил из чемоданчика с красным крестом широкий пластмассовый конус с крупной резьбой.

– Николай, держи! Вот этим попробуй!

Боцман замер на секунду, потряс головой, рассыпав вокруг мелкие соленые брызги пота, и снова навалился всем телом.

Серега оттягивал щеку Басаева, Колька вкручивал «роторасширитель» между зубов. Опять жалобно закричал Камель. И когда его крик стих, все вокруг услышали этот звук. Словно воду засасывало в сток ванны.

Басаев громко и хрипло потянул в себя воздух. Под Серегиной ладонью, лежавшей на шее Басаева, набрякла синяя жилка, опала, снова вспухла и забилась, наполняясь дыханием и жизнью.

Верхний край солнца сжался в раскаленную точку, сверкнул и погас, растворившись в море.

***

Жил да был один крестьянин в сирийской деревушке неподалеку от ливанской границы. Был он человеком праведным и бедным, работал от зари до зари, утопая в трудах и заботах своих, а ночью, когда хватало сил, утопал в прелестях единственной жены своей. И родила она ему пятерых сыновей, и состарилась, и согнулась прежде времени так же, как и муж ее со временем высох и ослаб. И сыновья их познали тяжелый мужской труд задолго до того, как начали сбривать первый пух на подбородках: пасли чужих баранов и ворошили мотыгами чужую землю.

И вот однажды не смог тот крестьянин подняться с постели – что-то екнуло глубоко внутри, и отказались слушаться руки и ноги, помутилось и погасло сознание, и отделилась от тела душа. Похоронили его до захода солнца, и еще два дня страшным криком кричала вдова, и сыновья размазывали слезы по грязным щекам. А на третий день старший сын Хасан, которому намедни исполнилось шестнадцать лет, пошептался с матерью и пошел не на поле, а к дому старосты.

Хороший дом у почтенного Али аль Джома: добротный, двухэтажный и внутри устланный коврами, на которых раскиданы тюфяки и подушечки с золотым шитьем. И не удивительно: ведь добрая половина деревни работала на его поле и пасла его баранов, да и с другой половины, промышляющей ремеслом и торговлей, собирал староста неплохой бакшиш.