Басти Родригез-Иньюригарро - Ловец жемчуга. Квинтовый круг мажорных тональностей

Такси вырулило из-за поворота, забрызганное грязью по самые стёкла. Он машинально выудил из кармана перчатку и натянул её на правую руку прежде, чем прикоснулся к дверце.

Для человека, недолюбливавшего автомобили, он пользовался такси с поразительной регулярностью, так как путешествовал в то время суток, когда метро не работает, а ноги не держат.

Он рухнул на заднее сиденье. «При Сталине – не то, что сейчас. Подростки не росли Иванами, родства не помнящими», сказало радио и замолчало. Таксист выругался, завозился. Напрасно – аудиосистема онемела.

Настроение из похоронного стало праздничным: тот, кого школьник именовал невидимым зрителем, почему-то сохранил к нему благосклонность и подмигнул, вовремя заткнув приёмник.

С минуту ехали в тишине, дождевые капли липли к стёклам оранжевой карамелью. Потом машина сбросила скорость, остановилась.

– Твою ж налево, – подал голос водитель, – Пробка. Из ниоткуда. Навигатор завис? Ладно, объедем через Сокольники.

Свернули на двухполосный проезд, где чёрная земля сливалась с деревьями. После глянца городской темноты, абсолютная ночь в лесу поразила его, размазала по дерматиновому сиденью, слепила заново, заставила сесть прямо. Нечто первозданное, страшное, мощное было совсем близко, даже не на изнанке упорядоченного быта, а по соседству – стоило только свернуть с основной трассы.

Лес сменился кирпичными домами, но фонари и окна светились матово, как на истлевшей по краям фотографии. Он отказывался признать, что потерял признаки времени, но паника росла неумолимо, будто уровень воды в колодце, из которого не знаешь, как выбраться.

Его обступили 30-е. Или иная, незнакомая среда, цепью подспудных ассоциаций напомнившая о 30-х – что, если вдуматься, ничем не лучше.

Улица легла ниже фундаментов. Бетонные плиты удерживали почву от оползней. Редкие прохожие – изломанные силуэты на фоне жёлтых стен – кутались, ёжились, будто снаружи царил лютый мороз, хотя, когда он садился в машину, температура танцевала вокруг ноля – зябко, но не смертельно.

Он искал глазами малейшую деталь одежды или ландшафта, которая развеяла бы наваждение – и не находил.

Автомобиль дёрнулся и затормозил так резко, что школьник впечатался виском в мягкую спинку переднего кресла.

– Не знаю, что стряслось, – процедил водитель и выскочил наружу.

Откинутая крышка капота загородила его от глаз пассажира, чьи руки инстинктивно метнулись к лицу, зажали нос и рот – лишь бы не вдыхать ледяной воздух, хлынувший в открытую дверь. Привычный запах кожаных перчаток слегка успокоил.

«Ты ждал этого всю жизнь», сказал он сам себе, «За дверью – неизвестность. Тебе брошен вызов».

«Который я не приму», последовал немедленный ответ, «Неизвестность? Напротив, определённость».

Он внимательно посмотрел в зеркало над лобовым стеклом, потом – в окно: «Меня там не ждёт ничего, кроме холода, ужаса и смерти».

Крышка капота захлопнулась, он вздрогнул.

– Не могу понять, в чём проблема, – таксист заглянул в салон, – Буду вызывать эвакуатор, – голос его звучал иначе: моложе, звонче, чем минуту назад, – Это надолго. Может, вам лучше выйти и прогуляться?

Покрытое морщинами и пигментными пятнами лицо контрастировало с глазами: светлыми, живыми, насмешливыми.

– Нет, – твёрдо ответил он, – Я просижу здесь хоть всю ночь, но туда – туда – я не пойду.

– Воля ваша, – водитель вздохнул, сел за руль, захлопнул дверцу и, как ни в чём ни бывало, завёл машину.

«Ну и кто я после этого?», спросил себя школьник, «Трус. Но последовательный: не принял судьбу, потому что она мне не понравилась».

Автомобиль уже нёсся по набережной. Самобичевание не заглушало радости. Неоновыми кляксами вспыхивали рекламы – безусловный атрибут времени. Леденящий ужас остался позади. Отпустило. Вынесло. Он чувствовал себя юным, сильным. Он хотел жить.

При повороте на мост его ослепили фары. Грузовик.

Он понял, что должно произойти, и почти обрадовался. Невидимый зритель решил, что ждать от него больше нечего, потерял терпение, и тем доказал своё существование.

Улицу, с которой вылетел грузовик, он помнил отчётливо, потому что грыз её фонари, один за другим, пока не пресытился и не стал разборчивей.

Он смеялся, взмывая в аметистовое небо.

С ним поступили, как с любимым ребёнком: наличие ремня продемонстрировали, но вместо наказания дали пряник, причём такой, о котором он и мечтать не смел.