Елена Воздвиженская - Русалья неделя

Тут в избе ярко загорелась лампочка.

– Ой, гляди-ко на ночь-то и свет дали, починили знать линию, – обрадовалась бабушка.

Алёшка с Максимкой щурились от яркого света и моргали.

– Бабуль, а расскажи ещё одну, ну пожалуйста, – затянули они свою песню, – Ну напоследочек.

– Али ещё не наслушались? Потом и на двор идти забоитесь.

– Не забоимся, мы вдвоём на двор ходим.

– Ну глядите. Расскажу ещё одну и хватит с вас.

Жила семья в одном селе, муж да жена. И не было у них детей. Вернее сказать, детки-то у них рождались, да только не жили долго. Горевали муж с женой сильно. Да что поделаешь, видимо судьба у них такая.

И вот в один из дней постучался к ним в избу странник. Ночевать попросился. Старенький уже старичок, сухонькой, на палочку опирается, одет бедненько.

– На богомолье, – говорит, – Иду. Пустите, люди добрые. Гроза собирается. А я места много не займу. Хоть вон в сенцах прилягу. А за то помолюсь я о вас в Троице-Сергиевой лавре, когда доберусь туда.

– Проходи, дедушка, – отвечают муж с женой, – Да за стол садись с нами.

Накормили они деда, муж его в баню позвал.

– Ты, говорит, – Давно, поди, дедушка, не парился. Давай-ка я тебя попарю да отогреешься на полк е.

Попарил он деда, рубаху свою подарил.

Домой пришли, спать его на печь уложили, сами на лавках легли.

Вот утром поднялся дед ранёхонько. Поклонился хозяевам и говорит:

– Вот спасибо вам, детушки, что вы меня старика уважили. За ваше добро и я вам помогу. Знаю я, что детей у вас нет. А беда вот в чём. Зыбка ваша виновата.

Подивились муж с женой, спрашивают старика:

– А что же с зыбкой-то?

– А ты сам её мастерил?

– Нет, – кивает муж, – Зыбка эта ещё жены моей, её в ней качали, лежала она эти годы на повети. А как первенец у нас народился, так и достали мы её.

– Нельзя, – говорит старик, – В таких местах колыбель хранить. Места то нежилые, как амбар и баня те же. Водится там нечисть разная. А ребёночек ещё некрещеный, вот и беззащитен перед ними. А в вашей зыбке Мокоша с воих детей нянчила на повети. Оттого и помирают теперь ваши младенцы.

– Что за Мокоша?

– Жила у вас на селе баба одна, колдовством занималась, а как померла, так и стал дух её Мокошей. Живёт она в неосвященных местах и людям вредит.

– Что же делать? – спрашивают муж с женой, – Выбросим ту зыбку да и дело с концом. Всё и наладится.

– Э, нет, – говорит старичок, – Зыбку-то вы выбросите да только надобно Мокошу из дома прогнать. Иначе она всё равно дитё изведёт.

– Как же нам её прогнать?

– А я вас научу. Как полная луна наступит, так зыбку эту берите, да в лес идите, а в зыбку куклу тряпичную покладите. Мокоша подумает, что вы её дитё в лес потащили и следом пойдёт. Зыбку нужно будет в лесу оставить и домой возвращаться. Мокоша поймёт, что не её дитеныш в зыбке, следом побежит.

А в это время пусть тот, кто дома останется, три раза дом и весь двор с иконой обойдет, и три круга солью насыпет. Человек пройдёт, а Мокоша не сможет. Да священника позовите, пусть избу и весь двор обойдет с молитвой, водой святой окропит. Не вернётся больше Мокоша.

Поблагодарили муж с женой старичка. Всё, как он велел и сделали. Как из леса стали возвращаться, так увидели чёрную страшную старуху в лохмотьях. Бежала она следом, за деревьями хоронилась, проклятиями сыпала, а близко подойти не решалась.

Как год минул, снова тот старичок в избу постучал. В обратный путь с богомолья шёл. А в избе радость – дочка Алёнка народилась! Крепкая да пригожая, голубоглазая.

– Вот как бывает на свете, – сказала бабушка Алёшке с Максимкой, – А теперь давайте чай пить да спать ложиться.

Правда то али нет, а только сказывают люди, что есть среди наших уральских гор Живая гора. И прозвали её так оттого, что помогает она тому, кто придёт к ней со своей бедой. Да только не каждому она поможет, а лишь чистому сердцем, доброму человеку…

Жила в нашей деревне девушка, Акулиной звали. Мать её померла рано, девчоночка с отцом осталась. А тот, как в сказке, привёл в дом мачеху – женщину недобрую, неласковую. Невзлюбила она Акулину, мало сказать. Поедом ела. Да хитрая до чего была, изворотливая, при отце вьётся возле падчерицы, по головке гладит, а лишь муж за порог, так за косы таскает Акулину да голодом морит. От того двоедушия ещё обиднее девчоночке, с души воротит.

Уйдёт, бывало, она в лесочек или поле, как по ягоды вроде, там и наплачется вдоволь, поведает берёзкам да травам боль свою сердечную. Как подрастать стала да в девичий возраст входить, так в мачеху и вовсе бес вселился. Ох, и не нравилось злой бабе, что падчерица такая ладная да красивая стала, что все парни на неё заглядываются. И ничего не умаляло красоты её, ни старые лапти на ногах, ни заштопанное кругом платье, ни грубые, в царапинах, руки. Потому что говорили эти царапины о том, что работящая хозяйка этих рук, трудолюбивая, и без дела не сидит. А платье, что платье? Его и новое можно сшить, и не одно.