Джей Эм - Ад Лабрисфорта

– Нет, постой, – тут же запротестовала Патриция. – А если я сейчас возьму камень и пойду кого-нибудь прибью – это что, будет только в моей голове?

– И в наших делах, – дополнил Бэлисонг своё замечание. – Что, в сущности, одно и то же, ведь намерение совершить то-то и то-то появляется в твоей голове и нигде больше. Осознаёшь ты его или нет – это уже другой вопрос.

– По-твоему, вне человеческих мыслей и человеческих дел совсем нет ни добра, ни зла?

– Примерно так.

– Но… там же вообще ничего нет! Ну, ладно, может, не совсем… Природа, животные – они существуют сами по себе, независимо от нас. Но если я смотрю на этих птиц, – она кивнула на голубей, клевавших зёрна возле цветочной клумбы, – на небо, на деревья – всё это уже в моих мыслях. Или в твоих, если смотришь ты.

– А если смотрю не я и не ты?

– Выходит, кто-то другой?

– А если убрать «кого-то» и оставить «смотрю»?

– Так не бывает!

– Нет, тут я бы не согласился. Вне наших мыслей и наших дел нет только нашего «я». Но, по-моему, это вовсе не страшно. Как раз наоборот. Тебе не кажется, что настоящая жизнь лишь там и начинается, где никакого «я» нет? Конечно, – улыбнулся Кристофер, – слишком буквально всё это понимать не стоит. «Я» не так уж плохо, иногда именно оно побуждает нас выйти за его пределы… И тогда даже в наших мыслях и делах будет не одно только наше маленькое «я».

После того разговора Патриция долго ломала голову над словами Кристофера. Полезла в книги, потом отложила книги. Думала ещё, собралась в следующий раз поспорить. Потом передумала спорить. Пришла к какому-то выводу. Но со временем – через долгое время – обо всём забыла. Так же, как забыла о медальоне Полли Пинго.

Но теперь эти «вне», «маленькое «я» и «выйти за пределы» всплыли в памяти с поразительной ясностью. Патриции показалось, что земля уходит у неё из-под ног, исчезают все привычные опоры. Это ощущение могло бы быть пугающим… но не было. Не пытаясь противостоять ему, Патриция написала в одной половинке нарисованной «бабочки» слово «я», а другую оставила пустой.

Вот оно. Единственная настоящая бабочка, а не двулезвийный топор, как два первых рисунка.

Не Патриции ли с её работой знать, какие хитрые механизмы «я» способно создавать для собственной защиты, для того, чтобы доказать свою постоянную, неизменную значимость, и с какой силой может за них цепляться? Не ей ли знать, как защитная скорлупа превращается в стены тюрьмы, отделяющие от жизни – разве мало случаев депрессий и неврозов она перевидала за годы практики? А её собственный пример, и пример Уэсли?.. Но что люди защищают, и от чего? Может быть, ложь от разоблачения? Ложь, которая боится разоблачения – вот она, причина страха. Но стоит распознать ложь, перестать считать её правдой – «защитная тюрьма» начинает рушиться. Становится понятнее истинное положение вещей. Бесчисленные взаимосвязи вместо отделённости, бесконечные изменения вместо постоянства.

Цепляние ослабевает. И в мыслях и делах появляется место не для одного только маленького «я». Там, где есть не только маленькое «я», ослабевают жадность, ненависть и стремление к превосходству, потому что ослабевает источник, который порождает всё это. Там не остаётся страха, потому что исчезает его причина. Значит, только оказавшись там, на другой стороне, «вне» – можно преодолеть свой страх. Выйти за пределы. Победить без борьбы.

– Пожалуйста, пойми это, пойми, – шептала Патриция, глядя на изрисованную бумагу. – Ты должен. Ты должен.

Но это ведь так трудно…

Она сидела, уперев локти в стол и уронив на ладони голову. Пальцы обеих рук ерошили длинные светлые волосы.

Это трудно, потому что дорога на ту сторону лежит мимо драконьего логова. И чудовище обязательно выползет и преградит твой путь. И гораздо проще начать сражаться с ним привычными, знакомыми методами, пытаясь загнать обратно во тьму – чем признать одну-единственную правду.

– Пожалуйста, Джим, не отходи слишком далеко. Если я начну топтаться на месте, как идиот, всё сразу будет понятно. Они и без того наверняка удивятся, что эта чёртова скала стала пользоваться такой популярностью. А если ещё взглянуть на неё захочет слепой… Не поймут.

– Я тоже не понимаю, Уэс, – сказал Арнон, останавливая машину. – Только дело не в слепоте… А вот просто: не понимаю, зачем тебе это надо, и всё. Но – помню, помню – я обещал не задавать вопросов.

– Вот-вот. Желательно, чтобы на лодочной станции их тоже не задавали.