Елизавета Версан - Арьяны. Книга первая

Дальше, как обычно, началась словесная перепалка. Я закатила глаза и покачала головой, тихонько посмеиваясь: и вот эти люди должны избавить сегодня город от паршивой нечисти?

– Ань, ты как? – сквозь шум голосов пробился мягкий баритон охотника.

– Нормально, – непринуждённо ответила я, игнорируя привычный табун мурашек, вызываемый его чарующим тембром.

Мне действительно не было страшно. Чувство дикого ужаса, которое я испытала от первой встречи с полуночником в лесу, уже давно атрофировалось с того самого дня, когда ноги привели меня к злосчастному люку.

– Народ, если выживем сегодня, надо будет отметить это дело. Как вы на это смотрите, м?

Ребята поддержали предложение Гудкова дружным улюлюканьем, а у меня от него желудок скрутился узлом.

Если выживем сегодня.

Да уж, кучка дилетантов против огромного монстра – очень радужная перспектива и шансы на победу огромные, ага. Чтобы отбросить подальше ненужные мысли, я полностью сосредоточилась на операции и переключила всё внимание на открытый люк.

– Есенина, – весело позвал меня Паша. – Если сегодня командовать парадом будешь ты, то можно я сразу напишу завещание?

– Ты бы лучше делом…

Но закончить я не успела, потому что в клубах белого дыма, словно вырастая из-под земли, появился чернеющий силуэт горга.

– Ребят, – прошептал Гудков, и в том, как шумно засопели на своих постах мои друзья, почувствовалось отчаянное «началось».

– Нет, пожалуйста, нет! Мамочка!

Кто-то навзрыд кричит так громко, что у меня закладывает уши. Я так отчетливо слышу этот душераздирающий вопль, словно он вырывается из моего горла.

Моего горла.

Пролетает несколько часов, а, может, и несколько сумрачных дней, прежде чем приходит осознание, что это действительно так. Кричу я, с ужасом глядя на прикрытые белой простынёй тела своих родителей.

В глазах резко темнеет, комната вращается с дикой скоростью, будто картинки в игрушечном калейдоскопе. Последнее, что я вижу, прежде чем провалиться во тьму – лампа с противным светом и сдвигающиеся в одну черную точку бледно-желтые стены.

***

Я резко подскочила на кровати и с приглушённым свистом втянула носом прохладный воздух. Пахло спелыми яблоками, сваленными ровной разноцветной кучкой на старой клеёнке в углу возле пузатого комода, и цветущими под окном гладиолусами. Крохотная бледно-розовая занавеска беспокойно колыхалась на ветру, позволяя проказливым лучам августовского солнца проскальзывать на веранду. Из открытого окна доносилась целая симфония звуков: низкое гудение шмеля, напоминающее игру на контрабасе, заливистый лай соседского Бима и надрывное соло петуха под хоровое сопровождение кузнечиков. В этой обстановке было трудно поверить, что всего в тридцати километрах отсюда меня ждал кипящий жизнью хмурый город.

Стряхнув с себя остатки привычного кошмара, я спустила ноги на холодный пол и сладко потянулась. Кровать отозвалась характерным скрипом. Если верить бабушке, её купил ещё мой прадед, когда перебрался сюда с женой. Стоит признать, что для столь древнего экспоната она вела себя вполне прилично, хоть и посередине сетка заметно просела, образовав небольшую ямку. Но её прекрасно компенсировал новый матрац, приобретённый бабулей специально к моему приезду – она помнила, что в детстве я любила спать летом именно на веранде среди разных антикварных вещиц. Самой главной роскошью для меня был натянутый над кроватью огромный тёмно-синий полог. Засыпая в нём, я чувствовала себя настоящей принцессой. Жаль, что после смерти дедушки это чудо пришлось убрать – старый каркас обвалился, а с новым уже никто возиться не захотел.

Собрав влажные от испарины волосы в небрежный пучок, я накинула на сорочку худи и вышла из веранды в сад. Яркий свет, бьющий прямо в глаза, заставил меня на мгновение зажмуриться. Но когда я распахнула их вновь, меня встретило море зелени. Ужасно грустно снова менять её на бетонные стены, плавящийся под шинами асфальт и круглосуточный гул. Я оттягивала момент переезда до последнего, хотя ремонт в моей новой квартире был завершён ещё две недели назад. Но мне не хотелось спешить в эту новую жизнь. Жизнь без них. Я знала, что справлюсь. Но в этом городе всё было для меня чужим. Даже бабушка, с которой мы так редко общались прежде. Нам практически пришлось узнавать друг друга заново, и не сказать, что мы обе в этом занятии здорово преуспели. Конечно, она заботилась обо мне, баловала кулинарными изысками и почти не привлекала к работе в своём благоухающем саду – она быстро поняла, что я далека от всей этой садово-огородной истории. Но бабушка слишком долго жила одна после смерти дедушки и прониклась этой приятной свободой. Я же до сих пор пребывала где-то между сном и реальностью, пытаясь выстроить из разлетевшихся по разным углам кубиков обратно свой раскуроченный зыбкий мир. Поэтому большую часть времени мы проводили раздельно. Бабуля копошилась в саду, ходила с соседками на прогулки, делала заготовки, с увлечением мастерила что-то руками, а я перечитывала всю её библиотеку или просто часами лежала в наушниках, разглядывая потолок на старой веранде. Раз в неделю мы выбирались в город за продуктами и в обязательном порядке посещали какой-нибудь театр или музей. А один раз бабушка утянула меня на карусели. Я была в лёгком шоке от этой сумасбродной женщины, которая даже в своём преклонном возрасте умудрялась сохранять ребяческое озорство, но всё равно поддавалась её природному очарованию и соглашалась на все авантюры.